Юлий Буркин - Фа маска

В конце концов, кое-что я могу проверить, ничем не рискуя. Если это идиотское, но спасительное предположение верно, мне никто не откроет. Если нет… То мне будет все равно.

Я шагнул к двери Боба и тихо постучал, моля, чтобы никто не открыл… Но дверь распахнулась. И на ее пороге стоял Боб. И обычно хмурая его рожа была такой невероятно счастливой, какой я ее еще не видел. Но буквально в несколько мгновений это выражение сменилось на недоумение и разочарование.

— Я войду? — спросил я.

— Чего тебе? — неохотно пропустил он меня к себе.

Я уселся в кресло и сразу спросил. Хотя, вопрос этот был, скорее, риторическим:

— Она у тебя и вчера была?

— А тебе какое дело? — набычился Боб, усаживаясь на кровать, находящуюся, надо сказать, в живописном беспорядке. А рожа его покраснела так, что ответ мне уже был и не нужен.

И тут я расхохотался. Это была истерика. Я давился смехом, я корчился на обширном бобовом кресле, прекрасно сознавая, как по-идиотски сейчас выгляжу.

— Знаешь что, — сказал Боб угрожающе, — а не шел бы ты отсюда восвояси?

— Погоди, — прохрипел я, — погоди, я не могу…

— А я тебе помогу, — заверил Боб, нависнув надо мной.

— Стоп! Все! Все. — Я заставил себя успокоиться, сел прямо и утер слезы. — Видишь ли, Боб, — сказал я, и голос мой предательски сорвался. — Видишь ли, Боб, — повторил я тверже, — дело в том, что и вчера, и сегодня она приходила к тебе сразу после меня.

Рожа у Боба вытянулась.

— Врешь! — сказал он.

— Да нет, Боб, я не вру, — сказал я и вдруг заплакал пьяными слезами, — не вру. Она трахалась со мной и вчера, и сегодня. И я думал, только со мной… Я думал… — Я не смог продолжать, захлебнувшись слезами. Все-таки много я выпил. И Боб сразу поверил мне. И сразу как-то сник.

— А я-то решил, девчонка в меня влюбилась, — сказал он. — Я-то в нее точно влюбился.

— Я тоже, — признался я, успокаиваясь.

— Но я-то не думал, что она только со мной трахается, — заметил Боб, — я думал, еще и с Петруччио. По какой-то необходимости.

— А я решил, что она — его младшая сестренка…

— Слушай! А похоже! — встрепенулся Боб. — Он ее днем от нас бережет, а ночью она тайком сбегает и с нами трахается!

Похоже, эта мысль успокоила его. Сперва он считал, что Ева спит не только с ним, но и с Петруччио, теперь место Петруччио занял я, но, в принципе, ничего не изменилось… Однако я уже начал кое о чем догадываться.

— Только с нами двумя? — спросил я, невесело усмехнувшись. Боб наморщил лоб, а потом шлепнул по нему ладошкой:

— Ах, ты, сучка маленькая! — заорал он озаренно. — Ах, нимфоманка! — А эту фразу он выкрикнул уже почти весело. Толстокожее он, все-таки, животное. — Давай-ка, Чучу позвоним! Дом! — крикнул он, но тут же вновь хлопнул себя по лбу. — Я ж отключил его!

— Она попросила? — уточнил я, прекрасно зная ответ.

— Она.

— Меня тоже. Завести его обратно можно, позвонив на reception по обычному древнему телефону, он тут есть.

— Знаю, — кивнул Боб. — Но я ведь могу и сразу Чучу позвонить.

Я пожал плечами. Вообще-то мне не нравится разговаривать с человеком, не видя его, но ведь люди так сто лет разговаривали, даже больше. Так что это не принципиально. Боб тем временем притащил трубу.

— Тут все просто, — сказал он, разглядывая какую-то карточку. — Набирать надо сначала номер этажа, потом номер комнаты. В какой он живет?

— В сорок пятой.

— Значит, шестнадцать-сорок пять… Та-ак… Алло! Привет! Ева не у тебя?! Нет, но была? — Боб прикрыл ладошкой микрофон, чтобы слышал только я. — Знаешь, как он это гордо заявил? Типа, я не стыжусь своей большой и светлой любви. — Он отнял руку от трубки. — Дуй ко мне! — скомандовал он. — Да нет, бить не буду. К тому же я тут не один… Да мне-то какое дело, женись, если хочется!.. Давай, давай, пошевеливайся, тут для тебя сюрприз есть!

Он отключил трубку.

— Позвони Пилецкому, — предложил я.

— Ты думаешь?! — сделал Боб большие глаза.

— А чем он хуже нас? Звони, звони, где трое, там и четверо… У тебя она тоже потом душ принимала?

— Принимала, — кивнул Боб. — Чистоплотная… На-ка ты сам Пиле звони. — В его голосе прозвучала горечь. Он протянул мне трубу. — Шестнадцать-сорок четыре.

Я набрал номер.

— Да? — сонно откликнулся Пиоттух-Пилецкий через некоторое время.

— Слушай, Пила, — начал я, — ты меня извини, не злись только. Скажи честно, ты с Евой спал?

— Гм, — отозвался он. — Чего ты мучаешься? Чего тебе не спится-то?

— Ты от ответа не уходи. Спал или нет?

— Ну-у… — протянул Пилецкий. — Знаешь, я такие веши не обсуждаю.

— Ясно. Значит, есть, что обсуждать. Ты ведь не говоришь «нет».

— Говорю. Нет. Не спал. А ты что, влюбился в нее?

Все-таки хороший человек Пилецкий, пожалел товарища… Тут Боб вырвал трубку у меня из рук и заорал:

— Слушай, Пила, хватит нам мозги пудрить! Спал ты с ней или нет?! Тут дело серьезное! — он помолчал и перешел на шепот: — Да ладно, ладно, не скажу, он уже в другой комнате. Да знаю я, какой он ранимый, нет его тут. Ах, вот так, значит. Отлично! Давай, бегом ко мне, мы тут уже все в сборе… Не по телефону!

Он отключился и хотел бросить трубу на диван, но я остановил его:

— Дай-ка, я Петруччио позвоню.

— Шестнадцать-сорок три… Слушай! До меня дошло! Она строго последовательно двигалась! Сама она в сорок втором живет, Петруччио напортив — в сорок третьем. Его, как братца, она пропускала, шла сразу к Пиле — в сорок четвертый, потом к Чучу, потом к тебе, потом ко мне — в сорок седьмой. Четная сторона — не четная, четная — не четная…

— Какая разница! — вырвал я у него трубу и стал набирать номер.

— Не скажи! Это даже весело! — хохотнул Боб зло и сплюнул прямо на ковер.

— Алло? — отозвался Петруччио почти моментально, словно ждал моего звонка. — Кто это?

Тут Боб резко сорвался в соседнюю комнату, и вскоре я понял зачем.

— Это я, — сказал я и отчетливо услышал свой голос издалека. Это Боб включил громкоговорящую связь, чтобы подслушивать.

— Понятно, — сказал Петруччио.

— Не спишь? — спросил я.

— Ты хочешь знать про Еву?

— Хочу, — слегка опешил я.

— Ясно. Я уже давно жду, когда кто-нибудь мне позвонит и спросит. Потому и не спится. Я виноват перед вами. Но я не знал, как вам объяснить… Я не знаю, кто она такая.

Из дальней комнаты дико заржал Боб, а потом выкрикнул:

— Артист!

— А я знаю, — сказал я, — невольно усмехаясь. — Она — твоя сестра.

— Ты что, на австралийском солнце перегрелся? — спросил Петруччио сердито. — Откуда ты это взял? Это, конечно, многое бы объяснило… Но это было бы ужасно.