Говард Фаст - Первые люди

Это наш человек, Джин. И как я уже говорил, замечательный человек. Я привел его слова полностью. Мы говорили также о резервации и создании в ней атмосферы мудрости, справедливости и любви, необходимой человеку. Хорошо было бы, если бы ты написала мне хотя бы несколько слов об основных идеях создания замкнутой среды обитания.

Недавно мы отправили к тебе четверых детей. Завтра уезжаем в Рим, а из Рима в Касабланку.

Мы будем в Риме по меньшей мере две недели, и твое письмо может нас там застать.

Совершенно серьезно и не без беспокойства — Хэрри.

По дипломатическим каналам

через Вашингтон, Дипломатический корпус.

11 февраля 1946 г.

Мистеру Хэрри Фелтону

Рим, Италия.

Дорогой Хэрри!

В этом письме ты найдешь ответ на интересующий тебя вопрос. Твои переговоры с профессором Гольдбаумом произвели на нас огромное впечатление, и мы с нетерпением ждем, когда он к нам присоединится. Мы с Марком день и ночь работаем над проектом устройства резервации.

Вот что мы планируем: вся приобретенная нами территория в восемь тысяч акров будет обнесена забором из колючей проволоки с круглосуточной военизированной охраной. В центре будет находиться дом с тридцатью сорока педагогами или, иначе говоря, общими родителями. Мы приглашаем для преподавания только супружеские пары с непременным условием, что они любят детей и готовы без остатка посвятить себя работе. Кроме этого, разумеется, они должны быть высококвалифицированными специалистами.

Работая над гипотезой об ошибочности выбранного человечеством пути на каком-то из этапов развития цивилизации, мы возвращаемся к доисторической форме группового брака. Это совсем не означает беспорядочного сожительства. Мы дадим понять детям, что мы все — их общие родители, их отцы и матери не по крови, но по любви.

Мы научим их истине в пределах нашего понимания. Между нами не будет никакой лжи, никаких предрассудков или призраков и никаких религий. Мы будем учить их заботе друг о друге и любви. И сами отдадим им всю нашу любовь и понимание.

Первые девять лет мы полностью посвятим формированию особой среды их нахождения. Мы сами будем писать для них книги для чтения, учебники по истории и все остальное, что им потребуется. И только потом начнем знакомить детей с реальным миром.

Наши идеи слишком просты или слишком самонадеянны? Это все, что мы можем сделать, Хэрри. Но я надеюсь, что профессор нас поймет. Во всяком случае это больше того, что когда-либо делалось для детей.

Мы желаем удачи тебе и Гольдбауму. Твои письма говорят о том, что ты меняешься, Хэрри. Мы и сами чувствуем, что в нас происходят перемены. Когда я записываю наши планы и идеи, они кажутся слишком очевидными для того, чтобы быть значительными. Мы просто собираем группу одаренных детей и даем им знания и любовь. Достаточно ли этого, чтобы прорваться в неизвестную и неизведанную область человеческого существа? Увидим. Привозите нам детей, Хэрри. И мы увидим.

С любовью Джин.

Ранней весной 1965 года Хэрри Фелтон прибыл в Вашингтон и сразу же направился в Белый дом. Фелтону только что исполнилось пятьдесят лет. Он был высок и худощав, с приятным лицом и сединой в волосах. Будучи президентом Управления Объединенного Пароходства — одной из крупнейших в Америке фирм по экспорту и импорту, он, несомненно, вызывал уважение; и Эггертон, министр обороны США тех лет, по праву занимающий сей высокий пост, был далек от того, чтобы отнестись к Фелтону пренебрежительно.

Напротив, он сердечно встретил его, и они вдвоем прошли в небольшой кабинет в Белом доме. Эггертон предложил тост за доброе здоровье, и беседа началась.

Первым делом министр высказал предположение, что Фелтону должно быть известно, зачем его вызвали в Вашингтон.

— Не могу сказать, что мне это известно, — ответил Фелтон.

— У вас замечательная сестра.

— Я давно знаю об этом, — улыбнулся Фелтон.

— Вы очень сдержанны, — заметил Эггертон. — Насколько мы знаем, даже самые близкие ваши родственники никогда ничего не слышали о человеке-плюс. Сдержанность — похвальная черта.

— Может быть, может быть. Но все это было давно.

— Правда? Значит, вы не имели в последнее время известий от вашей сестры?

— Почти год, — ответил Фелтон.

— И это не тревожит вас?

— Почему это должно меня тревожить? Мы очень близки с сестрой, но ее работа не предполагает светского общения. В наших отношениях часто бывали долгие паузы, прежде чем я получал от нее весточку. Мы жертвы общения по переписке.

— Я понимаю, — кивнул Эггертон.

— Однако, судя по вашим вопросам, мне становится ясно, что вызовом к вам я обязан своей сестре.

— Именно так.

— С ней все в порядке?

— Насколько нам известно, да, — спокойно ответил министр.

— Тогда чем я могу быть вам полезен?

— Помогите нам, если это возможно, — так же спокойно сказал Эггертон. Я собираюсь рассказать вам, что произошло, мистер Фелтон, и тогда, надеюсь, вы постараетесь нам помочь.

— Возможно, — согласился Фелтон.

— Я не буду рассказывать вам о сути проекта. Вы знаете о нем столько же, сколько любой из нас, а может быть, даже и больше — вы ведь были у его истоков. Поэтому вы понимаете, что такой проект должен быть или воспринят очень серьезно, или самым грубым образом высмеян. На сегодняшний день он обошелся государству в одиннадцать миллионов долларов, и это совсем не смешно. Проект с самого начала был уникальным и исключительным. Я намеренно употребляю эти слова. Успех проекта зависел именно от создания исключительной и уникальной окружающей среды. Поэтому мы и согласились не посылать в резервацию комиссию в течение пятнадцати лет. Конечно, за эти годы мы провели ряд совещаний с участием мистера и миссис Арбалейд и некоторых из их коллег, включая профессора Гольдбаума.

Однако в ходе совещаний нам стало ясно, что о каких-либо результатах информации мы не получим. Нас уверяли, что эксперимент удался, что все великолепно и замечательно, но не более того. Мы честно выполняли обязательства, принятые нашей стороной, но в конце пятнадцатилетнего периода вашей сестре и ее мужу было объявлено о намерении послать в резервацию группу экспертов. Но они попросили отсрочки, ссылаясь на то, что данный момент был критическим для успешного осуществления программы в целом. Их аргументы показались нам убедительными, и мы предоставили им отсрочку на три года. Несколько месяцев назад этот срок подошел к концу. Миссис Арбалейд приехала в Вашингтон и подала прошение еще об одной отсрочке. Мы отказали ей, и она согласилась на приезд нашей комиссии в резервацию через десять дней. Затем она вернулась в Калифорнию.