Генри Каттнер - Маска Цирцеи

Кронос, сказала она. Воплощение времени. Неужели время вернулось на три тысячи лет назад? Неужели «Арго» и впрямь перенес меня в серый туман прошлого, в мир, который был легендой уже в те столетия, когда Эллада расцветала и гибла под ногами Рима? Когда сам Рим посылал свои легионы на другой конец Европы, а Кронос смотрел, как время сочится сквозь его вечные пальцы?

Нет, это был не весь ответ. Чья-то чужая рука нависла над этим миром. Что-то необычное чувствовалось и в земле, и в воде, и в ветре. Возможно, в теле человека заключено некое шестое чувство, которое предупредит его, когда он покинет мир, в котором произошел от Адама. Именно это и произошло со мной.

Это была не Земля.

Я помню, как заканчивает Эврипид свою историю о Медее и Язоне. Теперь эти строфы прозвучали в моем мозгу с пророческой силой:

…Против чаянья, многое боги дают:Не сбывается то, что ты верным считал,И нежданному боги находят пути…[1]

Путь, который привел меня… куда? Возможно, на легендарную Землю! В давно забытый мир, чтящий трехликую богиню, где на ином, мифическом Эгейском Море лежит Остров Волшебницы.

До сих пор я был во власти сил, на которые почти не мог воздействовать. А точнее, вовсе не мог, если учесть, что одна такая сила воспоминания Язона — управляла моим разумом подобно поводьям и шпорам, связанным друг с другом.

Это было похоже на сон, и в этом сне мне казалось совершенно естественным, что я повинуюсь воле ветра, того самого, что наполнял парус «Арго» и принес мне под темные кипарисы голос Цирцеи. Человек в своей суеверной душе всегда подвержен чарам. Особенно человек из прошлого, чья повседневная жизнь была полна богов и демонов, рожденных его собственным воображением, вызванных к жизни страхом.

Страх.

Это слово заставило меня содрогнуться.

Я внезапно понял, что именно висело угрюмой тенью над воспоминаниями Язона. Страх… но перед чем? И почему я оказался здесь?

Я огляделся по сторонам уже со страхом. Зеленый свет, ползающий по алтарю, являл мне мельчайшие детали святыни Гекаты, и каждая из них была ужасна. Панический страх схватил меня за горло, а пол под моими ногами понесся вниз, в черную бездну.

Пораженный ужасом, с которым не мог бороться, я понял, что всего этого просто не может быть. Или я здоров, или сошел с ума, но и то и другое было ужасно! Кошмарно… Глаза старой женщины вглядывались в меня, и мне показалось, что веки головы, которую она держала в руках, затрепетали, словно глаза маски должны были вотвот открыться и тоже посмотреть на меня.

Я бросился бежать.

Возможно, я бежал потому, что вновь обрел рассудок. Или потому, что воспоминания Язона легли на меня слишком тяжким бременем. Мне казалось, будто я снова чувствую под ногами разлетающуюся на куски палубу «Арго».

Не было ничего реального.

Фигуры в длинных одеяниях нервно метались вокруг святилища. За моей спиной послышался высокий, скрипучий голос:

— Панир! Панир! За ним!

Помню еще, что слышал громкое стаккато шагов, эхом раскатившееся по храму. Вскоре я был уже снаружи, среди кипарисов, и бежал, бежал…

Не знаю, от чего я бежал. Возможно, от самого этого фантастического мира. Или от Язона. Да, пожалуй, так. Я бежал от Язона, который сросся с моим разумом, принес в мою душу ужас, вылупившийся из его собственного страха. Такого страха, для которого сегодня и названия нет!

Это был звериный страх, знакомый только первобытным людям, придавленным беспредельностью неизвестного. Страх, подобный экстазу, в который впадали древние, когда Пан с рогами на голове и оскаленными зубами разглядывал их из-за деревьев.

Его и назвали паническим страхом потому, что знали эту рогатую голову по имени.

Я бежал к морю. Туман развешивал передо мной густые вуали, преграждая дорогу, а позади слышался топот преследователей. Топот, похожий на стук копыт по земле и камням… прямо за спиной!

Я чувствовал болезненные удары сердца, колотящего по ребрам, пересохший рот превращал дыхание в хрип. Я бежал наугад, куда несли меня ноги, не зная, куда и зачем бегу, до тех пор, пока не свалился.

Я упал, окончательно вымотавшись, возле булькающего зеленого родничка на небольшой поляне, которую, казалось, сама тишина выбрала для своего царства. Утомленный бегством и ужасом, я спрятал лицо в траву и лежал так, с трудом переводя дыхание.

Человек… или не-человек тихо подошел ко мне.

Пожалуй, лишь крайняя степень моего ужаса — ужаса Язона — заставила меня корчиться в траве, вместо того чтобы поднять голову и взглянуть опасности в глаза. Однако разум мой, поглощенный разумом Язона, воспротивился этому и отказался повиноваться. Но каков бы ни был опыт Язона, Джей Сивард был умнее его!

Никогда в жизни человек не встретит такую опасность, которой можно избежать, съежившись от страха.

С нечеловеческим усилием, от которого едва не полопались одеревеневшие мышцы шеи, я поднял голову, чтобы взглянуть, кто стоит рядом со мной.

4. НЕ ВЕРЬ ФАВНУ

Позднее я хорошо узнал Панира, однако никогда он не казался мне менее странным, чем в ту минуту, когда наши взгляды встретились впервые. Барьер его отличия обладал силой, заставлявшей меня каждый раз замирать, не веря своим глазам. И все же в большей своей части он был человеком. Думаю, имей он меньше человеческих черт, принять его было бы проще.

Козлиные рога, копыта и хвост — вот мера различия между ним и родом человеческим. Все остальное было совершенно нормально, по крайней мере снаружи. На его бородатом лице с раскосыми желтыми глазами и в курносом носе читались мудрость, плутовство и насмешливая вежливость, не свойственные обычным людям. Он выглядел совсем не старым, его спутанные лохмы были черными и блестящими, а глаза — очень живыми.

— Что, больше не боишься? — спросил он удивительно глубоким голосом, с легкой усмешкой глядя на меня сверху вниз. Он говорил тоном человека, ведущего обычную легкую беседу, сидя при этом на волосатом заду, а глаза его смотрели весело и, пожалуй, снисходительно.

— Будут песни слагать о Панире, — продолжал он и вдруг рассмеялся по-козлиному. — Панир Всемогущий! Настолько страшный, что даже герой Язон бежит от него, как перепуганный мальчик.

Я смотрел на него, молча глотая оскорбления, потому что знал — он имеет право смеяться. Но только над Язоном, а не надо мной. Знал ли он истину? Панир поднялся на свои кривые ноги и странным валким шагом пошел к источнику; там он остановился и внимательно вгляделся в свое отражение.

— Моя борода нуждается в гребне, — сказал он, копаясь в ней сильными волосатыми пальцами. — Позвать дриаду с оливкового дерева? Как ты думаешь, Язон? Или ты в ужасе побежишь и от молодой дриады? Тогда, пожалуй, лучше не рисковать. Красотка расплакалась бы, думая, что ты ею пренебрег, и мне потом пришлось бы ее утешать, а я, честно говоря, подустал от бега, которым ты меня попотчевал.