Юрий Манов - Тринадцатый апостол

— Да, дела… Впервые такой расклад вижу, как туз-то пиковый лег. В общем, так, о прошлом я тебе говорить не буду, сам его знаешь. О жене бывшей думать забудь. Знаю, что любишь ты ее до сих пор, но не помощница она тебе в той обузе, что взвалил ты на себя сам. Будет тебе письмо от нее, которого ты так ждешь, но не порадует оно тебя. Другая тебя любовь ждет, Сереженька, сладкая и горькая одновременно и очень короткая. Испытания тебя ждут великие, ой, жуткие испытания и люди недобрые. Вон, смотри, как разлеглось-то. Справа-то все красное, а слева чернота непроглядная. Значит, определен твой путь в борьбе между злом и добром, и не ошибиться бы тебе, не принять бы зло за добро и наоборот. Но вот туз этот меня беспокоит, не так как-то он лег. Давай-ка, Сереженька, я тебе по руке погадаю.

Цыганка взяла Семенова за руку, надела очки, нахмурилась.

— Вот что, Сереженька, когда придет минута отчаяния, не торопись и побереги последний патрон для врага…

— А как же сны мои? — спросил Семенов. — И болезнь моя поездная?

— Никакой болезни я у тебя не вижу, — спокойно ответила Роза, вновь берясь за вязанье. — Что касаемо снов… Иногда в снах мы видим не только прошлое, но и будущее. Но честно говоря, я в них плохо разбираюсь, на-ка, почитай сам…

Семенов вышел из купе, держа под мышкой две книги: сонник в дешевом издании со скорпионом на обложке и «Теорию сна» Зигмунда Фрейда.

Глава 4

МАЛАЯ ЗАЧИСТКА

Пила так и умер, улыбаясь. Может быть, это и справедливо, что на тот свет он отправился со своей совершенно идиотской косой улыбкой, от которой прямо-таки бесилось полковое начальство на построениях. С улыбкой его и схоронили, после того как в жестком бою пуля-дура пробила истертый камуфляж, пропахший потом «тельник», широкую грудь, украшенную наколкой «Русский легион» на фоне парашютного купола, и горячее сердце сержанта Пилющенко.

Он умер мгновенно, и наверное, даже не почувствовал боли. По крайней мере рядовой Бардин клялся, что палец мертвого Пилы еще с полминуты давил на гашетку пулемета, не давая «духам» высунуться ни на секунду. И вроде бы мертвый Пила даже кого-то убил…

А вот его лучшему другу Самохе — старшему прапорщику Самохину — не повезло. Он, раненный в живот осколком, умирал долго и мучительно. Санинструктор кое-как затолкал самохинские кишки обратно в рану и вколол ему тройную дозу морфина, но и это не помогло. Самоха орал и стонал еще часа полтора после того, как «духи» отступили. И им, наверное, тоже было не по себе от жутких воплей. По крайней мере на штурм этой ночью они не пошли. Поэтому ребят хоронили относительно спокойно, здесь же, во дворе школы.

— Прощайте, товарищи! — начал траурную речь старлей Лоридзе над тремя свежими холмиками. — Дрались вы честно, погибли, как герои! Сегодня мы не можем поставить вам памятник, даже на салют патронов у нас маловато. Но клянусь, все мы клянемся: добьем эту нечисть, поставим вам памятник. Монумент поставим! Школу эту вашим именем назовем. Спите спокойно…

И уже глубокой ночью, когда взвод, вернее то, что осталось от взвода разведчиков ОМОНа, заснул впервые за три дня, Семенов с Бардиным в свете полной луны потихоньку срыли холмики и завалили могилы щебнем и песком. «Духи» в последнее время все чаще глумились над трупами «федералов», не брезгуя разрывать свежие могилы.

Закончив работу, Бардин вдруг уселся на одну из парт, которыми омоновцы перегородили ворота школьного двора, и заплакал. Он рыдал, размазывая слезы по грязным щекам, рыдал взахлеб, не стесняясь Семенова.

— Пойдем, Семен, — сказал Семенов. — Выспаться надо, завтра нам воевать еще…

— Спасибо, — всхлипнул Бардин. — Спасибо, товарищ старший лейтенант, что имя мое помните.

— А как же, мы ж с тобой почти тезки, — попытался пошутить Семенов.

— Да, тезки… Мамке моей отпишите, мол, служил, воевал достойно. Ей это надо, она в деревне всем письмо покажет, ей тогда сельсовет поможет. Дрова, картошка, комбикорм… Что плакал — не пишите…

— Да ладно тебе, сам напишешь…

— Нет, командир, не напишу. Убьют меня, завтра убьют. Я знаю. Вы жить будете долго, а меня убьют.

Больше Бардин ничего не сказал. Встал, утерся рукавом и пошел в школу спать.

И на самом деле рядовой Семен Васильевич Бардин следующим утром геройски погиб. Правда, ничего героического в его гибели не было: он тащил на чердак патроны к пулемету, когда «духи» ввалили по крыше из базуки.

Бардина придавило лестничным перекрытием, и последнее, что Семенов помнит, — его широко открытые голубые глаза. Нереально голубые…

Семенов проснулся от писка будильника. Отечественное изобретение — конверсионная техника: пищит тихо, но ужасно противно. До блевотины противно, как комар над ухом. Хрен проспишь! Да еще сон этот… Семенов вообще-то мало видел снов, но если ему что-то и снилось в последнее время, так именно эти голубые глаза Бардина. И еще Гурам. Да, наверное, именно из-за Гурама Семенов так кричал во сне. Гурама он не забудет никогда…

Можно сказать, что им — разведвзводу ОМОНа — еще повезло. Вместе с отрядом местной милиции по наводке они проводили зачистку в крохотном горном селе. Таких сел Семенов в жизни еще не видел, деревушка — как на картинке: на фоне величественных гор в тумане, домики беленькие, маленькие, речушка прозрачная журчит.

«Духами» там и не пахло, местные охотно сдали с десяток ржавых винтовок 43-го года выпуска, долго благодарили за коробку подаренных охотничьих патронов, староста — забавный такой старичок в шароварах — показал место, где торчала стабилизатором в небо здоровенная авиабомба, неизвестно откуда сюда свалившаяся. На винтовки составили акт и подорвали их вместе с бомбой.

По идее, на базу можно было выехать еще днем, но Лоридзе, мать его, расчувствовался, село свое, горы свои вспомнил. Вечерком БТРом выволокли из речушки застрявший неделю назад «Беларусь», выпили с местными молодого вина под барашка, песен попели.

Возвращались в хорошем настроении. С ментами тамошними, прощаясь, чуть ли не обнимались — классные парни! Спустились в долину и уже предвкушали хороший отдых на базе, когда услышали выстрелы. На окраине поселка с чудным названием «Винсовхоз №3» стреляли.

Очередями стреляли… Там, во дворе небольшого дома, гуляли свадьбу. Человек сорок лихих джигитов пуляли в ночное небо, как в копеечку, из «калашей» и «М-16». За жениха и невесту.

Да, это на диване лежа легко рассуждать о чьем-то воинском долге, о том, что вы налоги на армию, милицию платите. Вас бы тогда на наше место, вас бы на броню. И в глаза бы старлею нашему вам тогда бы заглянуть. Ведь не было приказа по «Винсовхозу №3». Зачистку мы сделали? Сделали! Значит, можно идти на базу. Тихо, спокойно идти. Но Лоридзе поступил, как и должен был поступить старлей ОМОНа на боевом задании.