Песах Амнуэль - В полдень за ней придут

— Не надо, — поморщилась она. — Не читайте мне лекцию. Обо всем этом я успела много раз подумать. Я научный работник. Это вы понимаете? Мне предложили безумно интересную работу. Никаких ограничений.

Она ударила кулаком о ладонь.

— Все, — сказала она. — Люди мне доверились…

— Люди, — горько произнес Штейнбок.

— Люди, — повторила она твердо. — Не теряйте времени, Йонатан.

Она подняла голову и в первый раз за время разговора посмотрела ему в глаза. Она знала. Она действительно знала.

— Со мной никогда такого не случалось, — признался он. — Будто удар током…

— С ней тоже, — сказала Эндрю. — Бедная девочка. Она так рвется сейчас сюда, в эту сволочную тюрьму…

— Вы ее… их всех… чувствуете? — поразился он.

— Не всех. Только очень сильные эмоции, когда рвется сердце, понимаете? И мне стоит таких усилий, чтобы не пустить ее…

— Воздушный шар раздувается, — вспомнил он ее слова. — Вы можете?…

— Должно получиться. Я должна остаться собой до полудня, понимаете вы это? Я не допущу, чтобы…

— Да, я понимаю, — он действительно все понимал, они сейчас понимали друг друга так, как, возможно, никто не понимал никого прежде. Наверно, им и слова не были нужны, особенно если учесть, что каждое слово слышал и пытался интерпретировать майор Бржестовски, ничего в их разговоре, естественно, не понимавший.

— Значит, — сказал он, — я ее никогда больше не увижу.

Это был не вопрос, он утверждал это с полной уверенностью и готов был разбить себе голову о стену, как доведенный до отчаяния психотик в камере для буйных.

Ужасное слово — никогда.

— Надеюсь, что да, — сказала она. — Надеюсь, я удержу их всех.

Ему нужно было окончательно убедиться в том, что он все понял правильно. Конечно, майор услышит, но выхода не было, Штейнбоку требовалась абсолютная ясность.

— Любая психотропная атака, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно и, по возможности, бесстрастно, — убьет ваши субличности так же верно, как убивает пуля, пущенная в сердце.

Это был вопрос или утверждение?

Эндрю вздохнула.

— Вы могли бы полюбить меня, — сказала она, едва заметно улыбаясь.

Штейнбок покачал головой. Он не мог бы полюбить доктора Эндрю Пенроуз. Она ему даже внешне не нравилась, вот что самое поразительное.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Штейнбок.

— Вы не задавали вопроса, — парировала она. — Вы сделали научно обоснованное предположение, основанное на вашем личном опыте психиатра и знании литературных источников.

Штейнбок кивнул.

— Видимо, это верное предположение, — сказала она. — К счастью, у меня не было случая проверить гипотезу на практике.

Она встала, и он тоже поднялся — будто оба находились не в камере армейской тюрьмы, а в гостиной английского аристократического дома, где мужчина всегда встает, если встает женщина.

Они стояли так близко друг от друга, что он видел две маленькие слезинки в уголках ее глаз. Эндрю Пенроуз была близорука и напрягала зрение, чтобы четко видеть собеседника. В ее черных зрачках он разглядел… Нет, уж это точно было игрой разбушевавшегося воображения.

— К несчастью, — сказала она, и у нее мелко-мелко задрожал подбородок. То ли она сдерживала рыдания, то ли, представляя, что может случиться, не могла сдержать нервного тика, — к несчастью, в полдень вы сможете убедиться, что эта гипотеза правильна.

Штейнбок взял ее за плечи, резко притянул к себе и поцеловал в лоб. Повернулся и пошел к выходу. Часы показывали десять двадцать три, и нужно было подготовиться.

— Прощайте, — сказала Эндрю Пенроуз ему в спину.

Он остановился на какое-то мгновение, но не стал оборачиваться. Вопрос, который он хотел задать, не имел смысла, потому что ответ ему был известен.

"Нет", — скажет она.

Он не стал прощаться. Возможно, Алиса Лидделл слышала разговор, и он хотел дать ей понять, что они еще могут встретиться. Ему очень хотелось так думать.

Штейнбок надеялся застать майора в его кабинете, но Джейден отсутствовал. Стоявший у двери морпех сообщил, что майор Бржестовски вышел семь минут назад и не оставил распоряжений.

"Похоже, Джейден за время работы в этой дыре успел стать моим пациентом", — подумал Штейнбок и принялся вызванивать майора по мобильному. Какого черта — сам назначил жесткие временные рамки, а теперь, когда время действительно поджимало, скрылся в неизвестном направлении. Майор не отвечал, телефон его был выключен, и Штейнбок почувствовал себя в этом, не таком уж большом, здании пришельцем, заблудившимся в редком, пронизанном лунным светом, подлеске.

Он должен знать, что они решают. Они не имели никакого права решать что бы то ни было без его участия — только он мог дать профессиональное заключение о психическом здоровье заключенной Эндрю Пенроуз, и только он мог разрешить или запретить использование психотропных препаратов с целью получения необходимых для разведки сведений. Зачем его сюда вызывали, в конце-то концов? Чтобы в решающий момент оставить без информации и без возможности хоть как-то влиять на развитие событий?

Штейнбок поднялся в лифте на последний, пятый этаж, где не был еще ни разу. Здесь располагались кабинеты высшего начальства базы.

— Прошу прощения? — обратился к нему дежуривший у лифта офицер в чине лейтенанта. Род войск доктор не смог определить, было в форме офицера что-то от морпехов, что-то от обычной пехоты, и еще аксельбанты непонятно какого происхождения.

— Мне нужен майор Бржестовски, — сказал он. — Мое имя Йонатан Штейнбок, я…

— Да-да, доктор, будьте любезны подождать майора в холле первого этажа. Майор на совещании. Он спустится к вам сразу же.

— Сразу же после чего? — спросил он, и дежурный офицер окинул его взглядом, в котором читалось: конечно, психиатры сами немного психи, задать нелепый вопрос для них — что плюнуть по ветру.

— Хорошо, — сдался Штейнбок. — Передайте майору, что я жду его, но не в холле, там мне делать нечего, я буду в тюремном здании, он знает в какой камере.

Лейтенант хотел что-то сказать, даже рот раскрыл, но не произнес ни слова, только кивнул совсем не по-военному, и доктору ничего не оставалось, как войти в пустую кабинку лифта и спуститься на первый этаж. Нервы его были на пределе, нужно было выпить пару чашек кофе, чтобы успокоиться, но он прошел мимо кафе и минуту спустя звонил в зеленую бронированную дверь тюремного корпуса. Приоткрылось окошко, и знакомый сержант, неоднократно за эти дни провожавший Штейнбока в камеру доктора Пенроуз, бросил на него равнодушный взгляд через прутья решетки.