Владимир Михайлов - …И всяческая суета

– Березы не березы, – сказал А. М. Бык, – но вижу сложности. Землянин пока что невыездной: срок секретности не истек. А ты, наоборот, так сказать, невъездной.

– Это еще почему? – нахмурился обидчивый Федор Петрович.

– Они коммунистов не очень любят впускать.

– Это-то дело поправимое, – сказал Федор Петрович. – Да и они, говорят, собираются смягчить… А вот с Земляниным. Без него нельзя? Пусть обучит кого-нибудь на первое время, а там и сам подъедет. Не станем же мы его надувать! Или, думаешь, не поверит?

– Да нет, он вообще доверчивый, – сказал А. М. Бык. – Но вот насчет обучения – тут не всякий человек подойдет.

– Уж такие там тонкости!

– А ты можешь взять первого попавшегося, дать ему краски, кисти и сказать: нарисуйте-ка мне портрет вождя! Нет, его надо сперва обучить, а для этого талант нужен, верно?

– Значит, нужно найти. Не бросать же дело из-за этого! Подсуетиться надо… Да вот хотя бы эту его ассистентку взять: она уже наверняка дело освоила… Как думаешь, а он ее? Ничего, между прочим, девуля… – Тут мысли его сделали поворот. – И та, что нам только что попалась – тоже ничего-о!

– Дай сто долларов! – попросил Бык неожиданно.

– Спятил? Где я возьму тебе?

– А мне и не надо. Просто эта девушка меньше не возьмет.

– Распустился, – вздохнул Федор Петрович. – Вконец распустился народ… – Тут он снова повеселел: – А представляешь, Аркашка: приезжаем мы оттуда в отпуск домой, в Москву, полные карманы долларов? Ну жизнь пойдет!.. – И он громко захохотал.

– Тихо ты, – сказал А. М. Бык. – Глядей разбудишь. Об охране труда не думаешь, тоже мне руководитель…

XI

И опять приходится повторить: есть какая-то незримая связь между людьми! Потому что подумал вот Федор Петрович о Землянине и девушке Сене – и ведь как в воду глядел!

…Они лежали тесно, первый зной схлынул, но осязание друг друга продолжалось, а удивление случившимся не только не уменьшалось – у Вадима Робертовича во всяком случае, – но росло даже. Что-то хотелось ему сказать, но слов не находилось, чтобы выразить, это только прикосновениями и можно было передать – рук, губ… Сеня молчала, и не понять было: жалеет ли о совершившемся, раскаивается ли – или просто живет сейчас телом, и телу хорошо. Но уж таким был Землянин: сомнения для него были, что зубная боль. И не удержался, чтобы не спросить тихо, одним дуновением:

– Не жалеешь?

Она в ответ легко засмеялась.

– Чему ты?

– Просто пришло в голову… Знаешь, кто ты был сейчас?

– Я? – Он тоже невольно улыбнулся, радуясь легкому ее настроению. – Кто же?

– Собака на сене.

Он не понял:

– Почему?

– Набросился, как собака на кость. Даже СПИДа не испугался.

– Не подумал даже. А почему на сене?

– Как зовут меня – забыл?

Каламбур ему не понравился, и Сеня почувствовала это.

– Извини, я плохо пошутила… Ты спросил, не жалею ли. Нет. Я ведь сама этого хотела. Потому что тебя давно уже поняла. Почувствовала. И так решила. Женщине вовсе не обязательно знать: она чувствует, что ей нужно, что подходит… и что – нет.

– И ты решила?

– На сегодня, – сказала она. – Вот на эту ночь. Дальше – еще не знаю. А вот ты… подумал о чем-нибудь? Ты-то ведь меня совсем не знаешь.

– Ну как же не знаю, – лениво протянул он. – Очень даже знаю.

И вдруг задумался: а ведь и в самом деле – что он знает? Даже приподнялся на локте.

– Слушай, а и в самом деле… Пришла ниоткуда…

– Как же – ниоткуда? Вот отсюда, из этого самого дома.

– Кто ты? Где работаешь?

Она чуть усмехнулась.

– Неудавшаяся кинозвезда. Ныне – дипломированная секретарша со знанием стенографии, умением обращаться с магнитофоном работать на компьютере, печатать – это уже само собой.

– И работаешь?

– Конечно. Кто бы стал меня кормить?

– Разве ты ходишь на службу? Ты все время у нас…

– Не навечно, к сожалению, – вздохнула Сеня. – Просто у меня сейчас отпуск. Кончится – и придется тебе с Быком думать, то ли приглашать меня на постоянную работу – а я запрошу много, можете столько не захотеть, – или же будешь меня видеть от случая к случаю. – Она погладила его по голове, по плечу – крепкому еще, мужскому. – Одичаешь без меня, отвыкнешь…

– Не хочу так. Хочу, чтобы ты была всегда.

– Наверное, и я тоже… Хотя нет – не знаю еще точно.

Сейчас, в темноте, в постели, совсем другой она показалась Землянину: более взрослой, что ли, зрелой, рассуждающей, в чем-то своем уверенной…

– Мешает прошлое? – спросил он нечаянно: вряд ли надо было спрашивать об этом.

– Прошлое? Это то, чего нет сейчас, а как может мешать то, чего нет?

– Если бы так, зачем бы люди боялись призраков?

– Кто же тебе сказал, что призраки не существуют? Так ведь и о душе говорили, что ее не существует – а у тебя на ней все построено, вся твоя практика… Скажи: ты своим делом доволен?

– Иначе не работал бы. Но, если правду говорить, иногда думаю: неужели добро и зло – одно и то же, только с разных сторон?

– Откуда такие мысли?

– Да вот хотя бы… Вернули мы с тобой сегодня паренька этого, милиционера. Он пока еще ничего не знает. А ему трудно будет. И не только потому, что без документов, без работы – тут ему коллеги помогут, Тригорьев говорил – своего не бросят. Но был у него дом, семья – ничего нет.

– Почему?

– Жена его – бывшая – замуж вышла. И не в чем ее упрекнуть: имела право, не бросила ведь, не сбежала, не обманула – похоронила. И теперь, конечно, новую семью ломать из-за воскресшего не станет. Она не виновата. А он – тем более…

– Зачем же ты его восстанавливал?

– Да уж очень просили.

– Не надо было тебе соглашаться.

– Может быть, – сказал он. – Не знаю. Жизнь ведь и в несчастье – жизнь. Что-то. А смерть – ничего…

– Раз душа – значит не ничего?

– Не знаю, Сеня… Никто не знает. Нельзя знать. Верить – разве что. Что там душа, как она? Восстановленные об этом ничего сказать не могут: я ведь их перехватываю до того, как умерли, часто – задолго до того. А душа… может, и помнит что-то, но не говорит.

– Наверное, подписку дала, – усмехнулась Сеня. – О неразглашении.

– Да, высший уровень секретности…

– Ладно, что это мы вдруг – о чем заговорили. Ты меня о моем прошлом спросил; ну а твое – не тяготит?

– А у меня если и есть прошлое, Сеня, то – несостоявшееся. У каждого в прошлом множество вырытых котлованов, не использованных под фундаменты, и множество фундаментов, на которых ничего не построено, и построек, в которых так никогда никто и не жил… – Он вдруг сел на диване. – Слушай, Сеня! Я хочу, чтобы ты поговорила с мамой. Моей. Сначала, конечно, я сам. Но и ты. У вас ведь, по-моему, знакомство уже состоялось, и без осложнений…