АНТОЛОГИЯ - РУССКАЯ ФАНТАСТИКА 2006

- Это и в самом деле не стена, - прошептал Жуков.

- Могила! - мрачно отозвался Абдулов. - Наша и китайцев. Кстати, я их не вижу.

- Вот они, - показал рукой Глинич, сумев отличить китайский космолёт от естественных торосов.

Хвост китайского “челнока” и в самом деле торчал изо льда в паре километров от разбившегося “Амура”, отчётливо видимый на фоне слабо фосфоресцирующего свечения льда.

- Это те, ради кого мы прилетели? Или же те, кто нас догнал?

- Увидим. Не отставайте.

Денис первым направился к чёрному обелиску китайского корабля. Остальные, кряхтя, буквально поползли за ним, понимая, что сами находятся в таком же положении, как и тайконавты, но веря, что шанс спастись отыщется.

Ползли больше двух часов. Добрались до кормы “Шэнь Чжоу”, изуродованного ударом о лёд, пытаясь по пути вызвать тайконавтов по рации. Но в эфире царила тишина, если не считать частые свисты, вой и треск помех. Не отозвались китайцы и на стук по корпусу корабля.

- Кирдык! - просипел Абдулов, вконец обессилев. - Китайская космонавтика в очень сильном упадке.

- Ты о чём, капитан?

- Я имею в виду, что грохнулись они прилично. В лепёшку! Кстати, искать второй “волшебный дредноут” я не пойду. Сил нет. Оставьте меня здесь.

- Отдохнём чуток, - Денис попытался придать голосу необходимую толику бодрости, - и попрёмся дальше.

- Не пойду! - упрямо заявил штурман. - К дьяволу всех китайцев, к дьяволу эту их Китайскую Стену, к чёрту эту жизнь! Всё равно нам отсюда не выбраться.

- Прекратить киснуть, капитан! Пока мы живы - шанс есть! Вставай!

- Давай я помогу, Слава, - подсунулся еле живой от перенапряжения Жуков.

Денис подставил Абдулову руку, Жуков взял его под локоть с другой стороны, и они поставили штурмана на ноги. Он выругался слабым голосом. Но сделал шаг, другой, третий…

- Эх, покопаться бы в этом льду! - мечтательно пробубнил Глинич. - Да и вообще по “струне” полазить… Столько интересного обнаружили бы…

- Фанатик… - выдохнул Абдулов. - Я с тобой больше не полечу.

- Почему?

- Дай тебе волю - ты и нас препарируешь.

- Смешно, - согласился Глинич.

Внезапно в наушниках раций послышался напряжённый женский голос:

- Эй, на айсберге! Есть кто живой?

Говорили по-английски. Космонавты вздрогнули, останавливаясь.

- Кэтрин? - неуверенно проговорил Денис.

- Дэн?! - раздался в ответ ликующий вопль. - Ты жив?!

- Наполовину.

- Держитесь, мы уже близко!

Над головами космонавтов загорелась яркая звезда - прожектор американского шаттла.

- Не подходите близко! Это гравитирующая “струна”…

- Мы в курсе, нас предупредили.

- Кто, китайцы?

- При чём тут китайцы? Ваши учёные из ЦЭОК. А китайцев мы действительно встретили, час назад выловили спасательную капсулу, в ней два тайконавта…

- Свяжите их! Эти паразиты в нас стреляли!

- Что?!

- Не спускайте с них глаз! Кто знает, что у них на уме. А первые тайконавты, наверное, разбились, не отвечают ни на вызовы, ни на сигнализацию.

- Хорошо, - после паузы проговорила Кэтрин Бью-ти-Джонс. - Я поняла. Всё под контролем. Ждите, мы что-нибудь придумаем.

Золотая звезда на фоне других звёзд Млечного Пути стала увеличиваться.

- Интересно, - со смешком сказал Абдулов, воспрянувший духом, - как долго вы будете спасать друг друга? Не пора ли просто зачислить твою жену в наш экипаж?

- Может быть, - улыбнулся Денис. - Может быть, после рождения сына.

[1] Длина Великой Китайской стены равна 4000 км. (Примеч. автора).

АЛЕКСАНДР ГРОМОВ

1

Эх, бабье лето, бабье лето… Кому оно бабье, а у кого под боком не имеется ни бабы, ни теплотрассы, тот насчет лета шутки шутить не станет. Мерзни, мерзни, волчий хвост. И тащись, как хвост, без свободы воли, послушно обстоятельствам. Стучи осколками зубов. Вечером еще так-сяк, зато под утро стылый воздух тянет из тебя тепло, как палач жилы, упорно и, кажется, даже с наслаждением. Жухлая трава и та поседела от ужаса: зима на носу. Нет спасения. Сопревшая на теле кофта с одной пуговицей да дырявый плащ - вот и вся защита.

Выспаться сегодня не удалось. Бетонная плита над протянутым к знакомой хрущевке отводом от теплотрассы, уже несколько месяцев сдвинутая в сторону и открывавшая лаз в блаженное тепло, оказалась уложенной на место и даже приваренной за арматурные ушки. Добились-таки своего нижние жильцы… Сколько раз гнали из-под окон, орали визгливо, травили доберманом, обливали водой, вызывали ментов, и все это были мелкие житейские неурядицы. Конечно, рано или поздно должна была случиться неурядица покрупнее…

Он не огорчился - он принял к сведению. Запасные варианты были хуже, что не замедлило проявиться на практике. “Встань и иди” - так было среди ночи сказано ему, разнежившемуся в теплом подъезде на подстилке из позаимствованных половичков. Бородач-полуночник с воспаленными от компьютера глазами вышел на площадку покурить и пинком объявил побудку. Бить не стал - побрезговал, зато не успокоился, покуда не выставил вон. Ни в коей мере не будучи Христом, Егор Суковатов не мог ответить ему: “Иди и ты”, да он и не знал легенду об Агасфере.

Страдало тело, но не душа. Душа у Егора давно очерствела, иссохла и отвалилась за ненадобностью, души у него не было, а чего нет, то не способно беспокоить болью. Вот мысли - те да, шевелились. Согреться бы где-нибудь. Дождаться утра.

Дальше утра Егор не заглядывал - с рассветом ужас мироздания слабел и прятался. В девять, а то и раньше откроется приемный пункт на Мастеровой. Пивная бутылка - восемьдесят копеек. На Перовской за темную бутылку дают целый рупь, зато светлые не берут совсем. И приемщик там гад: щупает горлышки пальцами и чуть что - бракует. Зато прием цветмета там же, неподалеку. Десять копеек за жестяную банку, сплющенную ногой в блин. Основная добыча, конечно, бутылки, а банки - приварок.

Участок, где Егор чувствовал себя относительно вольготно, был невелик. Тащиться греться в переходе у метро - и далеко, и чужие владения. Могут накостылять. Не тот возраст, чтобы самому бить и гнать конкурентов. Лучше уж не суйся, человеческий огрызок…

Если бы Егору Суковатову сказали, что ему еще только сорок восемь, он лишь бессмысленно поморгал бы в ответ. Он не знал, много это или мало - сорок восемь. Он забыл это как ненужное. Когда не идешь, а шаркаешь, когда тупая ноющая боль прописалась в нутре навсегда и к ней в гости все чаще заходит боль острая, нестерпимая, от которой кричал бы криком, если бы не разучился кричать, - вот это старость и есть. И даже эти сведения Егор помнил смутно, начиная уже забывать. Жив - и ладно. А пока ночь и под разбитыми ботами хрустит ледок, иди ищи тепло. Шаркай ногами.