Журнал «Если» - Хозяин снов

— Да, — подтвердило деревце.

— Ты предан Кэйлу.

— Я надеялся, что Кэйл вернется, когда Илфорд получит все, чего хочет. А после думал, ты сумеешь его вернуть.

— Увы.

— Почему?

— Не могу, и все. Даже если б мог, как бы это выглядело? В точности, как Кэйл возвращал Гвен.

— Ну, раз не хочешь помочь, проваливай, — смирилось с поражением деревце. И добавило: — Если сумеешь.

Часы посмотрели на Илфорда, замершего на одной ноге, на окно, за которым застыли капли дождя. По-прежнему трудно было поверить, что за пределами этой комнаты — мир. Что вещи вокруг — не просто вещи. Что Илфорд — не просто Илфорд.

Часы возненавидели Илфорда. И эту комнату, сотворенную им, и свое нынешнее обличье. Возненавидели так люто, что им приснился сон наяву. Им приснилось пробуждение.

И раздался грохот…

ГЛАВА 20

Это было похоже на взрыв. Гостиная провалилась в подвал. Эверетт, Фолт и Илфорд дождем посыпались в комнату Кэйла — вместе со стульями, лампами, буфетами, картинами, растениями и стеклянным кофейным столиком, который вдребезги разлетелся посреди комнаты, ударившись о старенькую кушетку. Бонсай превратились в груду земли, черепков и корней, сверху упал Фолт. Золотые часы грянулись о бетон подле головы Эверетта и развалились, щелкнув напоследок, словно хотели доложить, что связь времен восстановлена, и они с честью погибают на боевом посту. Илфорд, не выпуская из руки стакан скотча, обрушился на старенький холодильник и съехал на пол. Осколок стакана вспорол ему ладонь. Потекла кровь. С рубашки капало виски.

Эверетт посмотрел вверх, в гостиную. Пол исчез, обиталище Илфорда соединилось с логовом Фолта. Стены были ободраны подчистую, неведомая катастрофическая сила увлекла вниз все без остатка. Даже мраморная каминная доска валялась, расколотая, перед дверью. Картину Илфорда — величавый залив, устланный туманом, — проткнула, точно кол, лампа Фолта.

Снаружи ровно шумел дождь, шевелил листья на деревьях, стучал о булыжники дорожек.

Илфорд и Фолт выбрались из-под обломков и теперь, тряся головами, ощупывали ушибы и рассматривали ссадины.

Эверетт не стал себя ощупывать.

— Билли, убирайся, — велел он.

— Чего?

— Уходи. Беги.

— Куда?

Илфорд обморочно пошатывался возле холодильника.

— А что, некуда? — спросил Эверетт. — Не к кому?

— У меня был Кэйл.

— Понятно. Беги на юг, в армию Вэнса. Там тебя увидят сверху, подберут. Билли, куда хочешь беги, только не оставайся здесь. Но сначала дай ключ от мотоцикла.

— Бежать? — переспросил Фолт. — Ты это всерьез?

Эверетт взял ключ. Фолт переступил через разбитую каминную доску и вышел под дождь. В дверях он обернулся, и Эверетт махнул рукой — иди, мол. Фолт пересек лужайку, пустился бегом и исчез на туманном краю соседского сада.

— А теперь уйду я, — сказал Эверетт.

Правой ладонью Илфорд зажимал кровоточащую ссадину на левой руке. На его лице бушевало сражение. Он был гораздо старше, чем казался раньше, и теперь, в борьбе с украденной у Кэйла молодостью, уже не мог скрывать своего возраста.

— Ты разрушил мой дом, — процедил он.

— Я рад, — сказал Эверетт.

— Никуда ты от нас не денешься, — посулил Илфорд. — Едва заснешь, тебя можно будет засечь. Мы тебя найдем и притащим назад.

— Лучше моли Бога, чтобы я никогда не засыпал, — зло произнес Эверетт. — Есть у меня один сон в запасе. Специально для тебя.

— Ты не властен над тем, что вытворяешь ночью.

— Ничего, я тренируюсь, — заверил Эверетт. — Когда я в последний раз был в Шляпвилке, для меня прошло несколько недель. Хватило времени, чтобы отшлифовать талант.

Он блефовал, но не сомневался, что это подействует. Чувствовал, что берет верх.

— Ты же знаешь, я тебя не отпущу. — Илфорд двинулся к двери, чтобы заслонить Эверетту проход. Под ногами хрустели обломки роскоши. — Сначала надо закончить дела здесь. — В его голосе слабым эхом звучала риторика Гарримана Крэша. И самого Илфорда.

— Здесь все кончено, — отрезал Эверетт. — Я знаю, что ты натворил.

— Что я натворил? — резко произнес Илфорд.

— Фолт мне рассказал.

— Что он тебе рассказал?

— Прочь с дороги, — рявкнул Эверетт.

— Ты умеешь только бегать, — сказал Илфорд. — Мы с тобой слеплены из одного теста, разница лишь в том, что я остаюсь и пытаюсь созидать, а ты только убегаешь.

— Чем так созидать, лучше уж не засыпать вовсе.

— Но не век же ты будешь бегать.

— Сколько получится. Все лучше, чем стать таким, как ты.

Эверетту вдруг подумалось, что у него талант беглеца. Талант, быть может, даже ярче выраженный, чем сновидческий. Когда-то он пригодился Мелинде в Шляпвилке. А теперь, возможно, он пригодится Иди.

— Ты меня не удержишь, — сказал Эверетт. — Я сильнее. Я остановил часы.

— А на Кэйла тебе, выходит, плевать, — упрекнул Илфорд. — Бросаешь на произвол судьбы.

— Илфорд, Кэйл мертв. Ты его убил.

Илфорд оглянулся на холодильник.

— Эверетт, я знаю про наркотик. Думаешь, Билли мог от меня что-то скрыть? Думаешь, я не вижу, что творится под носом?

Эверетт промолчал.

— Я ведь его на самом деле убью, если сбежишь.

Эверетт подошел к холодильнику. Фолт так и не удосужился его запереть с тех пор, как Эверетт выкрал дозу Кэйла.

Эверетт открыл холодильник, достал лоток с пробирками. От них осталась лишь горсть мокрого битого стекла.

Илфорд равнодушно следил за ним.

— Я другое имел в виду, — сказал он. — Этого Кэйла только что уничтожил Билли. Он предпочел наркотик — не смог смириться с тем, что произошло на самом деле. Легче во всем винить меня, считать, что я просто стер Кэйла. А на самом деле Кэйл тяжело заболел. Но моей вины тут нет.

— Заболел?

— Смотри.

Эверетт обернулся. У противоположной стены, около узкого окна, сидел человек в инвалидной коляске и смотрел на дождь. Сморщенная сухая кожа, кривой позвоночник, впалая грудь, тонкие кисти, безвольно свисающие с подлокотников. Голова слегка повернута к Эверетту. В комнате было темно, но из окна падал мягкий свет, позволяя разглядеть знакомые черты.

Кэйл. Не тот, что обращался к Эверетту с видеопленки, и не наркотический Кэйл, и не Кэйл с лица Илфорда. Настоящий Кэйл. Сломленный болезнью. Едва живой. Жалкий.

Эверетт почувствовал, как его покидает уверенность, утекает, точно вода между булыжниками мостовой. Решимость и гнев сгинули без следа, их сменили усталость и сомнения. Он должен остаться…

Он двинулся к калеке и задел ногой сломанный маятник.