Андрей Бочаров - Настоящая фантастика – 2012 (сборник)

– Затем, что оступиться и вывихнуть лодыжку или, того хуже, порвать скафандр будет равносильно смертному приговору.

Бортинженер крякнул, с силой потер заросшие щеки, потом спросил:

– А если мы не найдем в транспортнике запасов продовольствия? Вдруг там окажется только научная аппаратура?

– Не волнуйся, – хлопнул его по богатырскому плечу капитан. – В каждом, помимо специального груза, имеется жилой модуль, рассчитанный на четырех человек, месячный запас продуктов, робот-проходчик для бурения артезианской скважины и либо вездеход, либо энтомоптер как средство передвижения.

– Про энтомоптеры я знаю только в общих чертах. А почему нам их не показывали в Центре подготовки?

– Этот летательный аппарат разрабатывали специально для проекта «Столетний корабль». А не показывали по той же причине. Энтомоптер не способен летать в земных условиях. Он – что-то среднее между стрекозой и геликоптером. Вмещает двух человек и до ста килограммов полезного груза. Дальность полета неограниченна, поскольку питание идет как от солнечных батарей, так и от престиновых генераторов[7]. Энтомоптер имеет подъемный винт на электрической тяге, а также крылья, приводимые в движение искусственными мышцами, выращенными с помощью тканевого клонирования и подобными летательным мышцам стрекозы.

– Какой ты умный, Андрюха. – Писарев уважительно посмотрел на товарища, но в глубине глаз его при этом прыгали хитрые бесенята. – Как ты все помнишь? Тебе череп не жмет?

– В нашем деле, Витя, не бывает лишней или ненужной информации. – Малеев сделал вид, что не заметил подкола. – Так что заканчивай свой импульсник, а я составлю текст для передачи.

Спустя двенадцать часов троица будущих робинзонов снова собралась в «кают-компании», и командир произнес короткую речь.

– Товарищи космонавты! Всего сутки отделяют нас от важнейшего момента в истории освоения Солнечной системы. Через двадцать четыре часа нога человека ступит на землю старшего брата Земли – планету Марс. И нога эта будет ногой кого-то из нас. Я, кстати, думал над этим и решил, что справедливо тянуть жребий, но… До того нужно еще благополучно посадить «Гагарин».

– Извини, командир, – перебил Писарев, – ты не оговорился? Корабль ведь посадить нельзя – только посадочный модуль…

– Нет, Витя, не оговорился, – нахмурился Малеев. – Все три недели я провел на имитаторе. Блок управления сгорел, поэтому ни о каком выходе на орбиту вокруг планеты не может быть и речи. У нас есть только одна попытка. Торможение в верхних слоях атмосферы, выход по пеленгу на котловину с транспортниками и, наконец, самое сложное – отстрел посадочной капсулы на высоте пяти-шести километров и не далее сотни километров от цели. Только в этом случае капсула сумеет достигнуть зоны транспортников. И предупреждаю сразу: посадка будет крайне жесткой.

– А что это значит? – насторожился Буровский.

– Береги зубы, – ухмыльнулся Писарев.

– Виктор прав, – кивнул Малеев. – Советую зажать в зубах что-нибудь из каучука или плотной резины. Амортизаторы кресел не смогут погасить полностью вибрацию при торможении в атмосфере. В общем, если приземлимся без потерь, считайте, что половина дела сделана. А сейчас включаем обратный отсчет и приступаем к подготовке посадки. Все необходимое и наиболее ценное переносим в посадочный модуль. Олег, отвечаешь за аптечки и провизию. Витя, на тебе ремкомплекты, навигация и связь. Я займусь тестированием аппаратуры модуля.

Встреча с атмосферой была жесткой. Малеев все же немного просчитался с углом входа, и «Гагарин» буквально забился в конвульсиях. Но командир смог выправить траекторию, виртуозно отрабатывая боковыми и основным двигателями. Корабль несся над ржаво-бурой поверхностью планеты, ощутимо теряя скорость и быстро разогреваясь. Все иллюминаторы и смотровые колодцы были предусмотрительно закрыты бронещитками, и Малеев ориентировался только на показания локаторов. Компьютер на экране перед креслом пилота моделировал 3D-схему поверхности, одновременно показывая положение «Гагарина» над ней в виде жирной красной точки.

– Похоже на старинную компьютерную игру-симулятор, – проговорил Писарев, сидевший в своем кресле бортинженера позади и справа от командира.

– А это, Витя, и есть – игра, – бросил через плечо Малеев. – Только в ней – один уровень, и в случае неудачи – «game over».

Корабль сменил конвульсии на крупную дрожь. В кабине появился новый, тихий и в то же время неприятный звук. Вой. На очень высокой ноте, от которой у космонавтов заныли сначала зубы, а потом и кости отозвались противной мерцающей болью.

– Вот же пакость! – злобно процедил Писарев. – Хоть на стену лезь!

– Держитесь, ребята, – прохрипел Малеев, – еще полвитка и выйдем на курс…

В ту же секунду «Гагарин» резко подпрыгнул, будто получил пинок под брюхо, и стал ощутимо заваливаться влево. По включенному интеркому было слышно, как глухо вскрикнул и зашипел, матерясь, Буровский, сидевший позади всех.

– Что там у тебя, Олег? – спросил Малеев.

– С-с-с-с… Язык прикусил!.. Чтоб ему…

– Кому? Языку?! – хихикнул Писарев.

– Ох!.. Не смешно. У меня крови полный рот…

– А ты спиртиком, спиртиком… Набери в рот и не глотай.

– Умник!..

– Отставить! – оборвал их пикировку командир.

Медленно, будто с неохотой «Гагарин» выровнялся. На некоторое время в корабле установилась тишина, если таковой можно назвать все нарастающий вой пополам со скрежетом внешней брони, испытывающей тепловые деформации. Потом раздался гонг, и следом в рубку полился долгожданный прерывистый писк радиомаяка.

– Урра! – первым рявкнул бортинженер. – Есть пеленг!

– До цели – меньше пятисот километров, – заговорил капитан. – Высота – двенадцать, скорость – три Маха. Через минуту включаю тормозную систему!..

– Олежек, береги зубы! – весело напомнил Писарев и сам закусил загубник кислородного аппарата.

Малеев сделал то же самое. Чуть подождал и потянул на себя большую красную рукоять. Раздался низкий, мощный рев – это заработал носовой твердотопливный двигатель. Значение линейной скорости на дисплее стало уменьшаться все быстрее и быстрее: 900 метров в секунду, 850, 800, 700… Одновременно ожил и альтиметр.

– Высота – одиннадцать тысяч… десять тысяч… девять… – монотонно считывал его показания Малеев.

Когда скорость упала до трехсот метров в секунду и альтиметр выдал цифру «4600», на пульте вспыхнул и замигал оранжевый маячок.