Александр Громов - Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты

Ознакомительный фрагмент

– Ты мне нужен, Тим... Дурачок ты мой, ты сам не понимаешь, как ты мне нужен...

И тогда я все же бросаюсь на нее в длинном прыжке, отлипнув от пола и оттолкнувшись от стены, – без рычания, но что-то от тигра, выскакивающего из засады в бамбуках, во мне, наверное, есть. Грубо, обрывая пуговицы, я сдираю парадный мундир с этой порочной, безнравственной сорокапятилетней женщины, грязной распутницы, радостно готовой совершить уголовно наказуемое деяние, и за одну эту радость отдаться низшему существу я прощаю ей все, все, все...

Пусть даже она предпочла меня слащавому пластиковому уроду только потому, что он ей приелся.

Все равно.

– Сделай мне больно! Еще! Ох...

Марджори дергается, и мы, как два сплетенных удава, взмываем к потолку над ковром и, медленно кувыркаясь в полете, дрейфуем вниз. Дайте мне точку опоры! Землю не сдвину, но сдвинусь сам, умом, и ничуть не пожалею об утраченном рассудке. Еще больнее?.. Вот. Вот!..

Схватка заканчивается на полу, и мы лежим на ворсистом ковре среди разбросанных предметов одежды. Тело легкое-легкое, как воздушный шарик, но это не от секса, а от закона всемирного тяготения. Наверное, тому пареньку из книжки, что выпалывал на своем астероиде баобабы, приходилось быть очень осторожным, чтобы не улететь ненароком в случайном направлении, не закончив прополку.

Я касаюсь ладонью груди Марджори. Вот наглядное преимущество малой силы тяжести – нет отвислых бюстов.

– Тебе было хорошо?

– Да... А тебе?

Этот вопрос – уже гигантский прогресс: ее интересуют не только свои ощущения!

– Да, очень. – Я почти не вру.

Сейчас Марджори спохватится. Самое время поставить меня на место.

– Цени. Многим ли эксменам выпадало хоть раз в жизни испытать такое счастье?

От скромности она точно не умрет.

– Зато никаких венерических болезней, – ехидно возражаю я. – Сколько лет уже...

– Нашел о чем вспомнить, дуралей! – Марджори притворно сердится. – Главное, вовремя!

– А разве что-нибудь бывает вовремя?

Она замолкает, подыскивая ответ. Экий я философ-максималист... Конечно, бывает. Стакан воды для умирающего от жажды. Стопка водки после учебного полета. Полкружки самогона – почти всегда. Женщина – очень часто. Хотя бы такая женщина, как Марджори.

– У тебя есть дети, комендант? – спрашиваю я.

– Если будешь называть меня так – посажу в карцер.

Чем-то она отдаленно напоминает Маму Клаву.

– Не посадишь. Так как насчет детей, Мардж?

Пауза – и неохотный ответ:

– Я рожала два раза. Оба раза родились мальчики. Эксмены. Второй получился удачным. А первый был слабеньким... я не уверена, что он еще жив. У него определили врожденный порок сердца.

Мы долго молчим.

– А девочки? – наконец спрашиваю я.

– Пока не получилось. – Марджори улыбается. – Но ведь я не совсем старая, я еще могу родить, правда?

Пожимаю плечами:

– Откуда мне знать?

– Конечно. – Она разочарованно вздыхает. – Какое тебе дело...

Я даже пожалеть ее не могу. Даже посочувствовать ей – не получается. Потому что внутри меня – песня! Развеселая такая, под аккордеон. Не от полноты упоения сексом, нет, хотя секс, что ни говори, штука приятная, – а от того, что сегодня Марджори проговорилась: предельная сопутствующая масса при телепортации не вбита в генах в виде раз и навсегда закодированного числового значения, а увеличивается тренировкой, правда, лишь в детском возрасте. Наверное, в раннем детском, подобно интеллектуальным способностям: генетически задана предельная скорость развития ума, хочешь – развивай, сколько успеешь, лет этак до пяти, не хочешь – никто не заставит. Что ж, и то хлеб.

Экий я скромняга... Какой хлеб – пирог! Вкуснейший кусок шоколадного торта с цукатами, орехами, толикой рома и ванильной какой-нибудь крем-прослойкой! Не без горчинки, конечно: выходит, тебе, дружок, трепыхаться уже бесполезно, тренировки ничего не дадут, как таскал ты с собой в Вязкий мир не более дюжины килограммов, так и будешь таскать впредь, и смирись. Хотя зачем тебе больше? В телепортирующие грузчики ты не нанимался, а твой персональный скафандр-эластик с запасом воздуха весит куда меньше дюжины ка-гэ, в Вязком мире в нем можно сделать изрядный променаж. Его даже не порвет внутренним давлением в вакууме, если тебя угораздит промахнуться при абордаже, – успей только верно сориентироваться и сделать следующий нырок, прежде чем закоченеешь насмерть, потому как теплозащиты у твоего невесомого эластика нет никакой, о чем тебя честно предупредили...

Но неважно это сейчас, и душа моя поет оттого, что сегодня мне приоткрылось новое, сам собой упал в ладонь недостающий кусочек смальты из полуосыпавшейся мозаики этого мира... Сейчас я его прилажу на место. Вот так. А интересно знать: способности к телепортации передаются генетически по мужской линии или нет?

Кто ж тебе даст ответ, умник? Кто и когда ставил такие эксперименты? Кому это надо? Хотя... в Департаменте федеральной безопасности в принципе могли. Федеральной безопасности ради. Но даже если это так, то с чего я взял, что они сами положат мне в ладонь еще один – важнейший! – фрагмент мозаики?

Все равно крайне любопытно, кто был мой биологический отец.

Не верю в телепатию, верю в совпадения. А совпадение вот какое: сейчас мысли Марджори, оказывается, плывут по тому же руслу, что и мои. Не совсем в кильватер, конечно, и даже по другой протоке, но...

Я даже вздрагиваю.

– Я хочу сказать тебе одну вещь, Тим. Одну очень серьезную вещь. Я не предохраняюсь.

– Ты серьезно?

– Вполне. Ты ведь был спермодонором, а ты силен и красив, наверняка многие женщины тыкали пальцем в твои данные и говорили: «Мне вот от этого». Наверное, у тебя уже тысяча детей, ну так вот... я хочу, чтобы родился тысяча первый. От меня.

– А если опять будет мальчик?

– Я хочу девочку, но если родится мальчик... то я не знаю, как быть. Правда не знаю. Не хочу снова отдавать. А если... если он унаследует твои способности, Тим? Что тогда с ним будет? И если ОНИ узнают – нет, только заподозрят! – что он твой сын?!

Укол жалости настигает меня только теперь. И я глажу, глажу ее коротко стриженные волосы, жалея, что моя ладонь такая жесткая и заскорузлая... ладонь эксмена... тут что-нибудь понежнее надо, да и ласкать я совсем не умею. Марджори отстраняется – не хочет расчувствоваться, дабы не увидел я хоть одну ее слезу.

– Может быть, еще не поздно начать предохраняться? – осторожно спрашиваю я.

Печальная улыбка мне в ответ:

– Возможно, уже поздно.