Джо Хилл - Произраки двадцатого века

— Черт, рука болит. Зря я сразу не свернул тебе шею за такие дела.

Финни подумал о сопротивлении. Это были далекие, абстрактные мысли. Он услышал скрежет засова, и его поволокли в очередную дверь, затем по бетонному полу и, наконец, на матрас. Ал подтолкнул его, и он повалился вниз. Мир совершил медленный тошнотворный переворот. Финни растянулся на спине, ожидая, когда пройдет дурнота.

Запыхавшийся Ал опустился на матрас рядом с ним.

— Господи, да я весь в крови. Как будто убил кого-то. Только посмотри на мою руку, — сказал он. И тут же рассмеялся сиплым, недоверчивым смехом: — Хотя о чем я, ты же не можешь видеть.

Финни ничего не говорил, замолчал и Ал. В комнате установилась жуткая тишина. Финни трясло. Он дрожал с тех самых пор, как пришел в сознание.

Наконец Альберт заговорил:

— Я знаю, ты меня боишься, но я ничего тебе не сделаю. Я сказал, что надо сломать тебе шею — это сгоряча Ты неплохо приложился к моей руке, но я не в обиде. Можно сказать, что мы квиты. Не нужно меня бояться. Ничего плохого с тобой здесь не случится. Даю тебе слово, Джонни.

Услышав свое имя, Финни похолодел и даже перестал дрожать. И дело не только в том, что толстяк знал, как его зовут. Он так произнес его имя… с возбужденным придыханием. Джонни. Финни почувствовал, как по его черепу поползла щекотка, и догадался, что Ал играет с его волосами.

— Хочешь лимонада? Вот что — сейчас я принесу тебе баночку лимонада, а потом… Что это? Ты слышал? Кажется, звонит телефон. — Голос Ала прервался. — Ты тоже слышал телефон?

Где-то далеко действительно тренькнул телефон.

— Черт, — неровно выдохнул Ал. — Это на кухне. Ну, конечно, это всего лишь телефон на кухне. Пойду посмотрю, кто звонил, заодно захвачу твой лимонад. Я быстро, а потом вернусь и все объясню.

Финни услышал, как он поднялся, тяжело дыша, как прошаркал к двери. С глухим стуком захлопнулась дверь. Опустился засов. Если телефон и звонил еще, Финни этого не слышал.

Он не знал, что собирался сказать ему Ал по возвращении, но никаких объяснений не требовалось. Финни и так все понял.

Впервые в их городе похитили ребенка два года назад, когда только растаял снег. Холм позади церкви Святого Луки превратился в горку жирной грязи, такую скользкую, что детвора каталась с нее на санках. Все с удовольствием мчались вниз, сталкивались и с визгом переворачивались. Девятилетний Лорен побежал пописать в кусты через дорогу, и больше его никогда не видели. Через два месяца, первого июня, пропал второй мальчик. Газеты прозвали злодея Гейлсбургским Похитителем (Финни считал, что Джек-Потрошитель звучит лучше). Третьего мальчика он похитил первого октября, когда воздух благоухал прелой листвой.

В тот вечер Джон и его старшая сестра Сюзанна сидели на верхней площадке лестницы и слушали, как в кухне ссорятся родители. Мама хотела продать дом и уехать из города, а отец говорил, что ненавидит ее истерики. Что-то уронили или бросили. Мама сказала, что она больше не в силах выносить его, что она с ума сходит от жизни с ним. Отец ответил «Так не живи» — и включил телевизор.

Через восемь недель, в самом конце ноября, Гейлсбургский Похититель забрал Брюса Ямаду.

Финни и Брюс Ямада не были друзьями, они даже ни разу толком не разговаривали, но Финни знал его. Они подавали друг против друга тем летом. Брюс Ямада был, пожалуй, лучшим питчером, с каким приходилось сталкиваться команде «Гейлсбургских кардиналов»; во всяком случае, у него был самый быстрый бросок. Мяч Брюса влетал в перчатку с иным звуком, чем мячи, брошенные другими ребятами. Когда подавал Брюс Ямада, звук напоминал хлопок при открытии бутылки шампанского.

Финни и сам подавал в тот раз неплохо. Он потерял лишь пару очков, и то из-за того, что у Джея Макгинти дырявые руки, не способные поймать даже самый медленный мяч, ни для кого другого не представляющий ни малейшей проблемы. После игры — «Кардиналы» проиграли со счетом «пять — один» — команды выстроились в два ряда и пошли навстречу друг другу, обмениваясь приветственными ударами перчатками. Вот тогда-то Брюс и Финни и встретились лицом к лицу. Они сказали друг другу по паре слов — первый и единственный раз при жизни Брюса.

— Ты был крут, — сказал Брюс.

Финни зарделся от неожиданного удовольствия, открыл рот, чтобы ответить, но смог сказать лишь «отличная игра» — то же самое, что говорил всем. Это была бездумная фраза, которую он автоматически повторил двадцать раз кряду, и она вылетела прежде, чем он успел что-то сообразить. Потом он страшно сожалел, что не придумал ничего такого же классного, как «ты был крут».

За лето они больше ни разу не встретились, а когда Финни увидел его в следующий раз — осенью, на выходе из кинотеатра, — они не разговаривали, только кивнули друг другу. Несколькими неделями позже Брюс удалился из игрового павильона, сказав друзьям, что пойдет домой, но до дома так и не добрался. Поиски ни к чему не привели, если не считать одной его кроссовки, выуженной из сточной канавы на Серкус-стрит. У Финни в голове не укладывалось, что знакомого мальчика буквально вырвали из собственной обуви, что он больше никогда не вернется обратно. Что он мертв и валяется где-то, покрытый грязью и насекомыми, с открытыми глазами, устремленными в никуда.

Но прошел год и даже больше, дети перестали пропадать, и Финни исполнилось тринадцать лет. Считалось, что это безопасный возраст, потому что похитителя вроде бы не интересовали дети старше двенадцати. Горожане решили, что Гейлсбургский Похититель то ли переехал в другой город, то ли попал в тюрьму за какое-то другое преступление, то ли умер. Однажды Финни, слушая разговор взрослых на эту тему, подумал: может быть, Брюс Ямада убил Похитителя? Вдруг он успел схватить камень и нашел способ продемонстрировать Гейлсбургскому Похитителю свой бросок. Отличная мысль.

Но Брюс не убил Похитителя. Похититель убил его, как убил и трех других детей, как убьет и самого Финни. Финни стал одним из тех черных воздушных шаров: никто не сумел вернуть его, и сам он не сможет вернуться. Он уплывал от всего, что знал, в простиравшееся перед ним будущее — бескрайнее и чуждое, как зимнее небо.

Он рискнул приоткрыть веки. Глазные яблоки обожгло воздухом, и все виделось таким искривленным и неестественно зеленоватым, как если бы он смотрел на мир сквозь стеклянную бутылку. Но это лучше, чем вообще не видеть. Он лежал на матрасе в углу комнаты с белыми стенами. Вверху и внизу стены сходились, словно брали в скобки мир между ними. Финни думал — вернее, надеялся, — что это лишь иллюзия, вызванная нарушением зрения.