Владимир Колотенко - Стена плача

Так что же у нас получается?

Получается, что Тина, моя бестелесная рыжая Тина, получает по почте какую-то шумерскую клинопись, какие-то там бессмысленные и наполненные глубиной искренней искренности, переполненные вишенкой глубокомыслия белые сти-и-и-и-и-шки? Белые? Так что же получается, что ей уже пишут письма?! И она не молчит? И она... И они... Давно?.. Без меня?..

Без меня!

Ну, тут уж точно можно сдуреть: я ревную...

Хо! Ха! Хахахахахахахахааааааа....

Ты и мои письма рассылаешь по свету, чтобы... чтобы весь мир знал, как я... Ты и меня расклеиваешь на стенах домов, на листьях деревьев, на облаках? Ти, да ты просто...

(Разве ты ведёшь и с ней переписку?)

Вдруг я слышу: «Владимир, у вас всё в порядке?)».

Оглядываюсь - никого. Да и какой я тебе Владимир? Снова галлюники? Но не молчать же на это!

- У Нас, ору я, - всё! У Нас (я подчеркиваю) - абсолютно всё! А Ты как думала? Ты думаешь что-то или кто-то может этот порядок нарушить?

Да никто!

Ору я.

Понимаешь - никто!

- Успокойся ты, - говорит Лена, - ну, ты что...

- Извини, - говорю я, - тут, знаешь...

У Нас, теперь думаю я, - ВСЕГДА!

С Тобой-то!

А теперь - смотри мне в глаза! Отвечай: кто-то ещё - чужой - читает мои письма (с приложениями)? Только не говори, что у тебя нет чужих. Я напомню Тебе - есть Мы и есть другие. Они, другие, - чужие для нас. Запомни это!

Я, продолжаю я, спрашиваю у Тебя, Ти?

Взгляд-то держи!

И еще:

...когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо.

- Ты у кого спрашиваешь, - спрашивает Лена, - у меня что ли?

Да, да, на сегодня, пожалуй, достаточно... Бывают же промахи или как там их сейчас называют - проколы... Вот и я прокололся... Сел на иглу...

Зато как ревную!

Ах ты, Господи!

О, Мадонннннннн-а!

Значит, есть ещё порох! Значит, жив курилка!

(Но к кому ты ревнуешь, малец, к пустоте?)

Когда Юля вернулась, уже стемнело. Я выспался. Мне ведь достаточно перекорнуть часик-другой... Я выспался! Я, конечно, ни словом не обмолвился о тех письмах... Да и были ли они? Но ревность свою я носил как орден! Молча, там, в разодранном сердце!

- Как дела? - спросил я, когда она выпила воды.

- Я приму душ, - сказала она, - посмотри, если хочешь.

Она вручила мне фотоаппарат и отправилась в ванную. Дом, конечно, сиял, наш дом в разных ракурсах, сад, вечерняя синь бассейна... Затем были кадры домов и улиц, фонари, переходы... «Дом, улица, фонарь, аптека...». Машины и огни реклам... И ни одного лица крупным планом, ни единого...Ни одного... Я отобрал несколько кадров, из которых решил сделать фотки. Юлиному вкусу я доверял: две толстых задницы на побережье под пальмами... корни какого-то мощного дерева... как Лаокоон, подумалось мне... Затем мостик из камней... Я так и назвал фото - «Мосток». Затем - роскошные пальмы и какие-то камни с пузырями... Что-то ещё... И ни единой души. Да, и ещё какая-то малышка, девочка лет четырёх-пяти, которая была в кадре, но в разных местах города. Мне трудно было себе объяснить, как она могла попасть в кадр и тут и там, и у корней этого самого дерева, и на мостике, и в... Она что же перемещалась вслед за Юлей по городу? Я не стал искать ответ на этот вопрос, и забыл об этом даже Юлю спросить. Ну, была так и была. Мне было не до того. Я понимал, что моя охота не удалась. Потому-то и выбрал «пустые» фотки. Я корил свое чутье и успокаивал себя, что иначе и быть не могло. Как такое вообще могло прийти в голову - заснять Тину! Если бы мы её выслеживали, если бы хотя бы знали, где её искать!

- Ну, что, - спросила Юля, - как тебе наш дом?

- Нравится, - сказал я, - и окна, и крыша... Там, надеюсь, есть вертолётная площадка?..

- А как же! Как же ты без вертолёта! И площадка, и...

- Правда?!

- Ну да!

Когда Юля уснула, я снова взял в руки фотоаппарат. Зачем? Я же был уверен, что Тины там нет. Мысленно я уже называл её Тиной, Тиной, а не какой-то там жадиной, рыжей бестией... Тиной, моей Тиной...

Я не понимал - почему?

Я сидел босиком, в халате, фотик молчал, город тоже спал... вдруг Юля проснулась.

- Ти, - сказал я, - ты-ы-ы...

- Ты в порядке? - Юлин вопрос, - ты уже бредишь ею...

Я взял фотоаппарат и молча показал Юле. Затем молча отложил его в сторону, свёл края ладоней и как чашу устремил руки к Юле.

- Что это? - спросила она.

Я не знал, что ответить. Я знал, что если я произнесу, то, что жгло мой мозг, это то может надолго подорвать у неё мой... моё, так сказать, реноме... мой, что ли, авторитет...

- Чем же была набита твоя голова, - спрашивает Лена, - Тиной?..

- Тиной, да, Тиной, ее отсутствием в моих руках. Понимаешь меня?

Лена выжидательно смотрит.

- Понимаешь, - снова говорю я, - понимаешь...

Я складываю ладони и теперь эту свою чашу из рук преподношу Лене.

- Если руки навек пусты...

Лена кивает: понимаю.

- Если руки навек пусты... Это...

- Понимаю, - говорит Лена, - теперь понимаю.

- Вот - где ад!

- Да...

- Вот такая история с фотоаппаратом, - говорю я, - руки не должны быть пусты никогда. Чтоб навек!

Лена снова кивает.

- Впервые в жизни моё чутьё, моя интуиция, меня подвела. Что-то сбилось там или лопнуло, или перегорело... Шарики и колёсики дали сбой.

Лена лишь сожалеет, мол, бывает же.

Но как, ох, знали б вы, как меня радовала моя ревность!

Я ожил... Я просто заново родился!

Я мог писать ей такие письма!

- И что же, - спрашивает Лена, - что же там было, в фотоаппарате? Юле удалось её заснять?

- Ага, рядом с тем «мостком». Правда, Юля её не заметила.

- Кого же она снимала?

- «Мосток». А совсем рядом с ним... Ты не поверишь - стояла, опершись на...

- И ты сделал фотки?

- Я потом не смог найти эти кадры.

- Как так?

- Вот такая история с фотоаппаратом, - повторяю я, - они пропали! Но я собственными глазами видел... И вот оказался с носом - руки мои... В них просто зияла пустота! А ведь руки не должны быть пусты, понимаешь?

Лена не понимает: при чём тут руки? А мне нечем тут ей помочь. Вот так Тина и выскользнула из моих рук, навек их опустошив...

- Навек? - спрашивает Лена.

- Я до сих пор не могу взять в толк... А, ладно... Что уж теперь... Остаётся теперь одно - ждать...

- Ждать чего? - спрашивает Лена.

На это мне нечего сказать.

- Вскоре наш архипелаг Пирамиды, - продолжаю я, - насчитывал до сорока островов.

- Почему сорок?

Я тоже встал, повесив ножовку на сломанный сук. Лена стояла с закрытыми глазами, подставив лицо лучам яркого солнца: явно не Нефертити! Не Венера Милосская, ни Милетская, не Аспазия, не Таис Афинская... Не «Мадонна в гроте» и не «Мадонна в скалах» и даже не «Сикстинская»... Не Мона, не Лиза и не Гала... и даже не Мерилин Монро с Наташкой Королёвой (или как там её?) и Веркой Галушкой (или как там её?)...

Лена!..

И сожалею я лишь об одном: я - не Рафаэль Санти!

Вот мир тишины!

Абсолютный покой и сердечная щедрость!

Я всю жизнь этого жаждал!

- Одно перечисление их названий, - говорю я, - заняло бы несколько часов. Назову лишь некоторые из них. Мы старались, чтобы сеть наших Пирамид покрыла большую часть поверхности земного шара. В основном это были острова океанов, экваториальный пояс, но были и северные районы, и южные, большие острова, скажем, Гренландия или Мадагаскар, и маленькие, скажем, остров Ситэ или малюсенький островок Мелла Гибсона, любезно согласившегося участвовать в нашем проекте.

- Ситэ?.. Остров Ситэ? Это тот, что?..

Нет, не Леда и не Афина Паллада...

- Да, сердце Парижа. Нам было интересно, как миллиардеры этого клочка земли раскошелятся на создание нашей Пирамиды в своем денежном царстве. И Ситэ, и Сен-Луи, там, где Бодлер в свое время...

- Послушай, но ведь Гибсон...

- И теперь Мелл - наш сосед.

- И, конечно, Мон-Сен-Мишель, - говорит Лена.

- И, конечно, Мон-Сен-Мишель, - говорю я. - Аббат Хильдеберт тысячу лет тому назад уже знал, что здесь мы выстроим нашу Пирамиду.

- И Крит и Санторин?

- И Санторин, - говорю я, - с его былыми как кусочки рафинада домиками и с его затаившимся на время вулканом...

- Что же все-таки вам удалось? - спрашивает Лена.

И явно не Маха...

- Многое. Только вот скупость... Победить в человеке скупца не удалось даже Иисусу. Зато они, эти богатеи откупались и жертвовали нам немалые деньги. Клинтон, скажем, в Давосе особенно ратовал за благотворительность. У него и мысли не мелькнуло о том, что дело не в благотворительности, а в жутком перекосе...

- Что перекошено?

- Распределение! Как же! Это ж понятно даже... Блеснуть благородством - им это нравится. Жертвоприношения в виде благотворительности они обожают.

- Но Нотр-Дам де Пари до сих пор...

- Что с ним станется? Он легко вписался в архитектонику нашей Пирамиды и сегодня каждый житель этого острова...

- Живет в вашей Пирамиде?