Юрий Бурносов - Право хотеть

— Не иначе, чтобы директор собственноручно носил их в ванную и отмывал их старые задницы, не так ли?

Кэролайн выругалась и сбила со стола бокал. Монготройд махнул рукой официанту и подмигнул, мол включите в счет.

— Они думают, что за деньги их капризы должны выполняться в точности, дорогая?

— Ненавижу. Ненавижу эти дряблые туши, тупые глаза, сопли, слезы и постоянный визг. Ненавижу затхлый, сладенький запах, словно они уже умерли, дрожащие пальцы, слюнявые рты, бесконечную идиотскую болтовню, сплетни, бред, крики и жалобы… Думаешь, я стерва, что их не жалею?

— Ну что, ты, дорогая, я прекрасно тебя понимаю, адская работа…

— Ни хрена ты не понимаешь, чистюля! Ты дерьмо хоть раз в жизни видел?!

— Видел, — угрюмо сказал Монготройд. — Когда я служил в полиции и нас вызвали к наркоманке, умершей от передоза. Она обделалась перед смертью и смердела как слон, а её сын сидел рядом и говорил «мама спит, не будите маму».

Сразу замолчав, Кэролайн сильно, до хруста сжала ему руку. Он ощутил её страх и её сочувствие — истеричное, пьяное. Она жалела его за ту боль, которую ощущала сама.

— Выпьем?

Кэролайн залпом осушила бокал. Джереми пригубил свой виски.

— А тебе никогда не хотелось избавиться от самых назойливых из этих крикунов? Я слышал, есть способы успокаивать их безопасно и быстро.

Кэролайн наклонилась через столик, в её темных глазах отразилось по крохотному Монготройду.

— Хотелось бы! Очень хотелось. Но я никогда этого не сделаю, потому что хуже старости только смерть. У них был выбор — умереть самим или догнивать. Когда придет мое время, я поступлю по-другому.

— Понимаю тебя, Кэролайн, — кивнул Монготройд. — И все же — если одному старику или старушке приспичит нарушать распорядок дома, например, слушать музыку или смотреть телевизор ночью, неужели не проще объявить нарушителя сумасшедшим, чем увещевать его?

— Проще, конечно. Но это незаконно и… стоп. Позавчера от нас в госпиталь увезли такую старуху. Миссис Сполдинг, с галлюцинациями. Почему ты спросил?

Монготройд сделал вид, что смутился:

— Я читал детектив про вдову, у которой…

— Почему ты спросил, засранец?! — мисс Фуллер нависла над Монготройдом, как разъяренная гарпия.

— Я внук этой старухи, мисс Фуллер. И я хотел узнать, почему мою бабушку упекли к сумасшедшим.

— Потому что она и есть сумасшедшая. Миссис Сполдинг за полночь смотрела телевизор в холле первого этажа. Она беседовала с друзьями, смеялась и шутила с ними.

— Это преступление? — перебил Монготройд.

— Нет, — почти весело продолжила Кэролайн. — Только все эти друзья давно умерли.

Как истинный джентльмен, Монготройд заплатил по счету, вызвал такси, проводил мисс Фуллер до дома и оставил ей свою визитную карточку — мало ли пригодится. Если б он настоял, скорее всего, Кэролайн пригласила бы его на чашечку кофе — леди любят мерзавцев. Но ему не хотелось обманывать женщину ещё раз. До дома Монготройд пошел пешком, мимо старого парка. В самом Чикаго он, наверное, не позволил бы себе такой роскоши, в родном Вакигане на улицах было безопаснее. Человек, идущий пешком — редкое зрелище, диковинка в наши дни. Но Монготройду так нравились запахи мокрой земли, первых листьев и особенной ночной свежести. Енот, по своим звериным делам вылезший из темных зарослей в круг фонарного света, присел на задние лапки, осуждающе разглядывая прохожего. Монготройд свистнул и рассмеялся, увидев, как испуганно улепетывает зверек. Джереми не хотелось думать о завтрашнем дне, о разговоре с Ба. В больнице он был уверен, что она говорит чистую правду, да и о мисс Фуллер бабушка отозвалась вполне здраво. Но и Кэролайн не было смысла врать. А по принципу бритвы Оккама из двух вариантов надо выбрать более реалистичный. Впрочем, он постарается убедить Ба…

Убеждать не пришлось. В восемь утра маме позвонил клерк из больницы — миссис Сполдинг скончалась в два часа ночи, остановка сердца во сне. Монготройд не успел остаться наедине со своим горем — на него свалились все хлопоты по организации похорон. И в больницу мотался он — у матери началась истерика. Ба хотела быть похороненной в обычном гробу, там же где муж и сын, на Риджвудском кладбище, под мраморной желтоватой плитой. Погребальную службу должен вести баптистский пастор. Имущественные дела давно улажены, старый дом Ба давно продала, восемь тысяч ушло на благотворительность, вещи — Армии спасения.

День похорон оказался удивительно солнечным, с залива налетели чайки и, наперебой крича, кружились над кладбищем. Ба лежала в гробу, утопая в цветах, в белых розах — еще пара недель и можно было бы отыскать её любимый жасмин. Аккуратные локоны обрамляли строгое лицо, накрашенные губы чуть улыбались, казалось, ещё минута и она сядет, погрозит сухоньким пальчиком — что это вы тут затеяли, а, негодники? Монготройд поцеловал её в лоб, поразившись неприятному ощущению — словно трогаешь холодное тесто. Давным-давно отец говорил: смерть — это восковая кукла в ящике, я видел ее в шесть лет: тогда умер прадедушка и лежал в гробу, точно огромный ястреб, безмолвный и далекий… Отца давно нет, а теперь из жизни ушла и Ба. Родственники рыдали, простуженный пастор читал невнятно, но с чувством. Когда комья земли застучали о крышку гроба, Монготройд отвернулся. Вечером он напился до одурения, закрывшись у себя в комнате, и рыдал как ребенок. Мать стучалась, хотела утешить, он не открыл.

На следующее утро пришлось ехать в Лейк-Парк за одеждой и прочими мелочами. Голубое угловатое здание выглядело мрачным, давящим, несмотря на веселенький цвет стен и кружевные занавески на окнах. Впрочем, от дома престарелых трудно было ожидать радостей. И внутри было не веселее. Портреты президентов и фотографии стариков в рамочках на белесых стенах, сухие фикусы в кадках, почему-то украшающие холл, пятна протечки на потолке, запах гари в воздухе — словно где-то жгли много бумаги. У тощего менеджера, который встретил его, был озабоченный вид, его явно не волновал визит родственника бывшей пансионерки. Комната Ба была на третьем этаже, в лифт почему-то садиться не стали, поднялись по лестнице. Она жила одна. Джереми быстро сложил в сумку платья, пижамы, туфли и тапочки, отдельно упаковал книги — ОГенри, Динкинсон и Уитмена он намеревался забрать себе. Напоследок он осмотрел тумбочку — вдруг Ба оставила письма или дневник. Но единственное, что нашлось — старинная, ветхая фотография с резным краем — прелестная девушка лет двадцати улыбалась из-под кружевного зонта. Типичная американка 40х, чем-то похожая на Вивьен Ли — лицо сердечком, крупные кольца кудрей, большие распахнутые глаза, простое белое платье. Облик полный естественной прелести, неуловимого совершенства, которого не видать целлулоидным звездам и отлитым из одной формы моделям. И надпись на обороте выцветшими чернилами — Дорис Итан, 1946 год. «Если Дорис ещё жива, она похожа на тех старух, что дремлют на койках в этой чертовой богадельне» — с отвращением подумал Монготройд и с силой задвинул ящик. Потом снова открыл его и сунул фотографию в бумажник — в конце концов мисс или миссис Итан была подругой покойной бабушки, а уборщицы просто отправят её в помойку.