Светлана Ягупова - Феномен Табачковой

— От меня тоже сбежал кот, его звали Профессор, — сказала она. — Но ты не плачь. Твой должен вернуться. Он наверняка вернется, это лишь под конец жизни все уходит. А сейчас едем со мной.

Мотоциклистка в бордовом шлеме, видимо, спутала все ее планы, но потом девочка сообразила, что с ней можно быстрее отыскать беглеца, села впереди нее, уцепилась за руль, и они помчались так, как если бы их подхватило само время. Замелькали в витринах пластмассовые елки, разукрашенные цветными шарами, понеслись мимо продавщицы мороженого в белых халатах, осталась позади веселая кутерьма толпы с бутылками шампанского, матовым свечением лимонов а сетках, круглыми коробками тортов.

— Не нужно так быстро, — сказала девочка, — а то влетим в Новый год без Камыша.

Она сбавила скорость и в свою очередь попросила, чтобы девочка сидела спокойней, потому что едут они не на пони из детского парка.

— Впервые вижу девушку-мотоциклистку, — сказала девочка.

— Кого? — переспросила она и чуть было не врезалась в идущий впереди троллейбус.

— Девушку-мотоциклистку.

Табачкова остановилась.

— Впервые вижу девушку-мотоциклистку, — в третий раз повторила девочка.

— Ты хотела сказать бабушку-мотоциклистку, но постеснялась, не захотела обидеть меня? Глупышка, я уже привыкла. Представь, и в таком возрасте нет ничего страшного, если сама не будешь думать о нем плохо.

— Что ты! — девочка рассмеялась. — Какая же ты бабушка? Ты — девушка!

— Зачем так шутить? — Она нахмурилась и тронула мотоцикл с места. Впрочем, дети всегда путают годы.

— Нет, у меня есть бабушка, я знаю, какими бывают бабушки, — упрямо возразила малышка. — Зачем ты называешь себя бабушкой, когда ты девушка? Загляни в витрину и увидишь.

Она мельком взглянула направо и улыбнулась — витрина и впрямь отражала стройную девушку за рулем мотоцикла.

— Это все снег! — весело прокричала она. — Это он, проказник, заштукатурил мои морщины. А морозец помог ему, — разукрасил щеки.

Девочка недоверчиво посмотрела на нее.

Они проехали центр с его многолюдьем, когда маленькая пассажирка вдруг беспокойно заерзала:

— Стой!

— Надо спешить, приближается праздник! — крикнула мотоциклистка.

— Нет-нет, остановись!

— Ты здесь живешь?

— Там… Снегурочка! — девочка смотрела куда-то назад и вверх.

Развернула мотоцикл. Остановилась. На балконе третьего этажа вырисовывалась фигура женщины, припорошенной снегом, Женщина стояла и что-то кричала.

— Захлопнула дверь и не может войти, — расслышала девочка.

— Надо же. Посиди, я сейчас, — сказала Табачкова и пошла к телефонной будке, напротив которой остановилась. Приложила к уху трубку и задумалась. А куда, собственно, звонить! Набрала «01», но ей ответили, что пожарная такими делами не занимается. По «03» спросили: «Живая? Не замерзла?» «Нет еще», — успокоила она. «Так что же вы хотите?» — услышала в ответ. «09» объяснил, что нет такой службы, которая снимала бы с балконов растяп — вдруг завтра им вздумается кукарекать на крыше.

Нечастые прохожие на этой улице замедляли шаги, но, узнав, в чем дело, весело хмыкали и спешили к новогодним столам.

Женщина на балконе и впрямь выглядела комично, и эта комичность беспокоила. Смех смехом, а человек может если не замерзнуть, то простудиться и заболеть. Сломала бы она, поскользнувшись, руку или ногу, ей давно бы уже оказали помощь. А за такой вот кажущейся веселостью положения не сразу разглядишь опасность.

— У меня есть перочинный нож, — сказала девочка, смышлено оценив обстановку. Достала из коробки длинные серебристые нити. — Привяжем его, чтобы не затерялся в снегу, если упадет мимо. — И отметила; — Она в халате и тапочках на босу ногу.

Они связали несколько нитей в одну, прикрепили к ней нож и забросили на балкон. Женщина подхватила ножик, стала ковырять им в замочной скважине, но бесполезно — замок не поддавался.

— Нужно позвонить соседям, — опять смекнула девочка. Решение было таким простым и правильным, что она чмокнула ребенка в щеку. Надо же, в своей гордыне вообразила, что никто, кроме нее, не поможет человеку, попавшему в беду.

Вскоре на балкон посыпались связки ключей, один из которых оказался подходящим — из множества ключей всегда найдется нужный. «Снегурочка» махнула им рукой, стряхнула с халата снег и скрылась в дверях балкона.

— Темно, — сказала девочка. — Теперь мы уже ни за что не найдем Камыша.

— Наверное. Но согласись, мы не потратили время зря.

— Да, — кивнула девочка.

— Где твой дом?

Девочка назвала улицу, и минут через десять они были у ее дома.

— Не волнуйся, я скажу, что ты ездила со мной.

Едва ступили в коридор, как под ноги им выкатилось что-то мягкое и большое.

— Он пришел! — вскрикнула девочка. — Твой тоже вернется, ты не грусти!

— Нет, — мужественно призналась она. — Мой уже не придет.

Нужно было спешить. Подруги, наверное, уже приехали и волнуются, куда она запропастилась. Что ж, навестит своих знакомцев завтра, а сейчас домой. Домой!

Какое, однако, перед праздником сумасшедшее движение. Хотя бы добраться без происшествий.

Вот наконец и двор.

В подъезде встретила соседку, живущую этажом выше, над ее квартирой. Соседка шла и тихонько напевала песню, услышав которую, она остановилась как вкопанная.

«Чистого неба, дальних дорог, зеленого луга, быстрых ног!» — пела молодая женщина.

— Катюша, что это вы поете? Что за песня?

Спросила так взволнованно, что женщина смутилась.

— Да не песня это вовсе, а так, моя колыбельная. Для сынишки придумала.

— Твоя? — выдохнула она. — Так это ты пела, совсем рядышком?!

— Что с вами! — Катюша испуганно посмотрела на нее.

— Нет-нет, ничего. А ты куда? И где твой сынишка? Новый год где встречаешь?

— Какой там Новый год! — отмахнулась Катюша. — Бегу в аптеку за горчичниками. Василек опять простудился.

— Что же ты его самого оставила?

— Ничего, поплачет и успокоится.

— Иди-ка домой, а я съезжу.

— Зачем же, я сама.

— Иди-иди.

Она снова выкатила мотоцикл из подъезда и помчалась в аптеку.

Удивление и смутная вина овладели ею. Подумать только, по всему городу ищет этот голосок, такой жалобный, грустный, одинокий, а он живет над ее квартирой…

Ты распластал меня на холсте, и волосы мои превратились в травы, руки в деревья. Ты расчленил, разъял меня на части, и где-то среди банок гуаши, акварелей, эскизов, кисточек, тюбиков масляной краски затерялось главное моя свеча.

Ты любишь мои руки, глаза, губы, но так странно, что даже ночью, когда и светлячок выглядит лампой, тебе не видно моей свечи. А она мерцает сквозь сорочку, одеяло, пытаясь высветить всего тебя. Ты же, прикасаясь ко мне, ворчишь: «Какие холодные пальцы-лягушата! И когда согреешься?»