Роберт Хайнлайн - Там, за гранью

Гамильтон слушал – с ощущением неловкости, то и дело порываясь остановить друга. Никогда еще он не видел, чтобы человек так выворачивал душу. Это казалось непристойным.

Но Клиффорд все продолжал и продолжал, пока жалкая и расплывчатая картина не обрела беспощадной четкости.

– И вот я вернулся сюда. – Он смолк, так и не подняв глаз.

– И это все? – спросил пораженный Гамильтон.

– Да.

– Вы уверены, что ничего не опустили?

– Нет, конечно, нет.

– Тогда что же, во имя Бога, вы здесь делаете?

– Ничего. Мне просто некуда больше идти.

– Нет, Клифф, все-таки вы доведете меня до смерти! Действуйте! Начинайте! Поднимайте свою жирную задницу – и двигайте.

– Что? Куда?

– За ней, безмозглый идиот! Идите – и найдите ее.

Монро– Альфа устало покачал головой.

– Видимо, вы не слушали. Говорю вам: я пытался ее сжечь.

Гамильтон глубоко вздохнул, задержал дыхание, выдохнул и только после этого заговорил:

– Послушайте меня. Кое-что о женщинах я знаю, хотя порой мне и кажется, будто на самом деле не понимаю в них ничего. Но вот в чем я совершенно уверен: женщина никогда не позволит такой мелочи, как попытка разок выстрелить в нее, стать между вами – если, конечно, вы вообще имели у нее хоть какой-то шанс. Она вас простит.

– Вы ведь не всерьез так считаете? – лицо Монро-Альфы все еще хранило трагическое выражение, но он уже уцепился за надежду.

– Разумеется, всерьез. Женщина простит все, что угодно, – и в проблеске внезапного озарения Гамильтон добавил: – В противном случае человечество давно бы уже вымерло.

Глава 11

«…тогда человек нечто большее, чем его гены!»

– Не могу сказать, – заметил достопочтенный член Совета от района Великих Озер, – чтобы меня убедила аргументация брата Мордана в пользу проекта, предложенного ради того, чтобы обеспечить согласие молодого Гамильтона на передачу по наследству его врожденных качеств. Правда, я не очень хорошо знаком с деталями вовлеченной генетической линии…

– А должны бы, – довольно едким тоном перебил Мордан. – Я представил полную расшифровку два дня назад.

– Прошу прощения, брат. Последние сорок восемь часов мне почти непрерывно пришлось вести слушания. Вы же знаете, история с Миссисипской долиной – довольно срочное дело…

– Виноват, – в свою очередь склонил голову Мордан. – Непосвященному простительно забыть о занятости Планировщика.

– Пустяки. Не будем впадать в излишнюю вежливость. Я просмотрел резюме и первые шестьдесят страниц. Вкупе с моими общими знаниями это позволило составить приблизительное представление о сути проблемы. Но скажите, прав ли я, полагая, будто в карте Гамильтона нет ничего такого, чего нет в других? Можете вы предложить иные варианты?

– Да.

– Вы рассчитывали завершить программу на его потомках. В случае использования других источников – сколько понадобится дополнительных поколений?

– Три.

– Так я и думал – и в этом причина моего несогласия с вашими аргументами. Генетическая цель последовательности, разумеется, представляет для расы величайшую важность, но отсрочка на каких-то сто лет вряд ли настолько существенна, чтобы ради этого предпринять развернутое исследование вопроса о жизни после смерти.

– Правильно ли я понимаю, – вмешался спикер дня, – что вы официально подаете голос против предложения брата Мордана?

– Нет, Хьюбврт, нет. Вы поспешили – и ошиблись. Я поддерживаю его предложение, невзирая на тот факт, что считаю ко аргументацию хотя и справедливой, но недостаточно обоснованной. Я расцениваю эту идею как достойную – вне зависимости от причин, на основании которых она выдвинута. Я считаю, что мы должны безоговорочно поддержать брата Мордана.

Член от Антильских островов оторвал глаза от книги, которую читал (все присутствующие знали, что это не свидетельство неуважения к коллегам – у него были параллельные мыслительные процессы, и никому даже в голову не приходило, что из вежливости он станет терять половину времени).

– Полагаю, – сказал он, – Джордж должен обосновать свою позицию более подробно.

– С удовольствием. Мы, политики, подобны лоцману, который пытается осторожно вести корабль, представления не имея о пункте назначения.

Гамильтон нащупал самое слабое место в нашей культуре – ему самому следовало бы быть Планировщиком. Хотя в основе каждого принимаемого нами решения и лежит объективная информация, все же оно сформировано прежде всего нашими личными воззрениями. Именно в их свете мы рассматриваем любые факты. У кого из вас есть собственное мнение о жизни после смерти? Прошу поднять руки. Ну же – будьте честными перед собой.

Нерешительно поднялось несколько рук.

– А теперь, – продолжал член Совета от Великих Озер, – я прошу поднять руки тех, кто убежден в правильности собственного мнения.

Поднятой осталась лишь рука члена Совета от Патагонии.

– Браво! – воскликнул Ремберт от Озер. – Я должен был догадаться, что вы уверены.

Вынув изо рта сигару, представитель от Патагонии рявкнула:

– Каждый дурак это знает! – и вернулась к своему вышиванию.

Ей уже перевалило за сто, и она была единственной дикорожденной во всем Совете. И вот уже более полувека избиратели неукоснительно подтверждали ее полномочия. Хотя зрение у нее мало-помалу слабело, однако зубы по-прежнему оставались своими, только с каждым годом все больше желтели. Морщинистое лицо цвета красного дерева свидетельствовало больше об индейской, чем о кавказской крови. Многие из членов Совета потихоньку признавались, что побаиваются ее.

– Карвала, – обратился к ней Ремберт, – может быть, вы сэкономите наши усилия, предложив готовый ответ?

– Ответа я вам предложить не могу – да если бы и предложила, вы бы мне не поверили. – Секунду помолчав, она добавила: – Пусть мальчик поступает как ему нравится. Он все равно так и сделает.

– Вы поддерживаете предложение брата Мордана или возражаете против него?

– Поддерживаю. Хотя не думаю, что вы сумеете подступиться к делу с правильной стороны.

Наступила короткая пауза. Каждый из присутствующих торопливо пытался припомнить, когда – если такое вообще хоть раз было – Карвала оказывалась в конечном счете не права.

– Мне совершенно очевидно, – заговорил Ремберт, – что единственно разумная личная философия, основанная на представлении о нашей полной и окончательной смертности – это философия гедонизма. Гедонист может получать от жизни наслаждения самыми тонкими, непрямыми, сублимационными методами – однако наслаждение должно быть его единственной разумной целью, сколь возвышенным ни казалось бы его поведение. С другой стороны, если жизнь представляет собой нечто большее, нежели видимый нам короткий промежуток – это открывает безграничные возможности для развития негедонистических воззрений. Объект исследования, таким образом, представляется мне заслуживающим внимания.