Андрей Саломатов - Проделки Джинна (авторский сборник)

* * *

К вечеру следующего дня сержанта Тимохина доставили в его родное учреждение. Взяли его совершенно пьяного на шоссе. У Тимохина в руках был топор, а в кармане — наполовину опорожненная бутылка самогона. Отбиваясь от своих коллег, Тимохин выкрикивал какие–то страшные слова, больше похожие на заклятья:

— Снежная кока дочь белого медведя — не человек! Сгинь, мразь притороченная, абы, кабы я не зарубил тебя! Все! Все от снежных белых людей! Это они, они пришельцы поганые русского человека морят кокой!

Той же ночью сержанта Тимохина доставили в Серегинскую городскую больницу. В вытрезвителе он разогнал всех пациентов, рвал на себе одежду, а на койках — одеяла. Начальник Тимохина — старшина Митрохин — лично отвез своего подчиненного и сдал его тому же доктору.

— Ну и что прикажете мне с ним делать? — обиженно спросил доктор у старшины. — Он же мне всю больницу разнесет и сбежит.

— Не сбежит, — уверенно ответил Митрохин. — Рубашку смирительную наденем, никуда не денется.

Положили Тимохина в ту же палату, что и «снежного человека». Своими криками и причитаниями сержант перебудил всех больных, но после нескольких зуботычин Тимохин притих.

Едва санитар погасил свет и вышел из палаты, как один из больных подсел к сержанту на краешек кровати.

— Это ты? — прошептал он. — Я тебя сразу узнал. Я тебя ещё по голосу узнал, когда ты про коку что–то кричал.

Слова эти как–то отрезвляюще подействовали на Тимохина. Он вдруг задергался, попытался выдернуть руки из кокона, но убедился в бесполезности своих действий и зашептал:

— Снежный человек? Это ты? Что, говорить научился?

— Научился, — миролюбиво ответил Иванов. — Отлежался маленько и научился. Тебя–то за что взяли?

— За сад твой кокаиновый, — зло ответил Тимохин. — Все, нет больше твоего первого в мире. Вырубил я его. Ничего. Пусть полежу немного. Отпустят.

Иванов хихикнул в темноте и похлопал Тимохина по груди.

— За сад? Да где же ты его нашел?

— Нашел, — сладострастно ответил Тимохин. — В Степановке твоей нашел.

— Эх, сержант, дурья твоя башка, — засмеялся Иванов. — И из–за этого ты сюда попал? Ну ты даешь. Стало быть ты — вторая жертва моего сада.

— Я не жертва, — ответил Тимохин. — Я — победитель.

— Победитель чего, дурак? — задыхаясь от смеха, проговорил Иванов. Кокаиновый сад — мечта!

— Вот я твою мечту–то и вырубил, — упрямо ответил Тимохин.

— Руки коротки, — отсмеявшись, сказал Иванов. После этого он вернулся на свою кровать и вскоре задремал. Давно уже спали и двое других больных, и только Тимохин, катастрофически быстро трезвея, не спал, а думал о том, что же он все–таки вырубил.

13.07.87

Время божьего гнева

Время божьего гнева

«Мертвецы всего мира химически идентичны.»

Глава 1

По образованию сорокалетний Алексей Зайцев был психологом и на волне интереса к этой ещё недавно редкой профессии не ощутил никакого дискомфорта при переходе из одной политической формации в другую. Напротив, его благосостояние резко улучшилось, он почувствовал доселе неведомый ему вкус бытовой свободы, которую могут дать только деньги, избавился от продовольственной неврастении и довольно быстро сделался сибаритом. Впрочем, в скромных российско–интеллигетских масштабах. О недавнем прошлом страны Алексей вспоминал лишь, когда по телевизору показывали старые фильмы, которые он смотрел с большим удовольствием, либо по новостям обнищавшие коммунистические митинги. На частые жалобы менее удачливых соседей Зайцев скоро научился многозначительно пожимать плечами и душевно отвечать: «да–да–да». С такими же, как он сам, любил порассуждать о паразитической психологии россиянина и как бы вскользь прихвастнуть не новой, но вполне презентабельной «Ауди». В общем, Алексей был человеком во всех отношениях благополучным, в последнее время все чаще задумывался, не завести ли ещё раз семью, но о детях уже не помышлял. Во–первых, у него уже имелось двое взрослых сыновей, а во–вторых, Зайцеву, наконец, хотелось пожить для себя.

Свой отпуск, выпавший на середину августа, Алексей решил провести на родине отца — в небольшом сибирском поселке с привлекательным и одновременно распутным названием Разгульное. Всю первую неделю он переходил от одних доселе неведомых родственников к другим. В каждом доме в честь редкого московского гостя устраивалось застолье, которое обычно длилось до утра, и в конце концов, это так утомило Зайцева, что он начал подумывать о побеге назад в столицу. Но уезжать, так и не попробовав хваленой сибирской охоты и ночной рыбалки было и жаль, и обидно. Наслушавшись невероятных охотничьих рассказов, как–то утром Алексей отправился в одиночку побродить с ружьем по тайге. За пол дня блуждания он не встретил никакой дичи, зато напал на россыпи брусники, которые и завели его в таежное болото. Только наевшись незрелой ягоды, Зайцев решил, что пора возвращаться, но cолнце висело почти над головой и определить, куда оно будет закатываться не было никакой возможности. Алексей лишь помнил, что в Разгульном оно встает слева, а когда он отправлялся в тайгу, светило в спину.

Часа в четыре пополудни Зайцев наконец разобрался, в какой стороне находится село. Идти напрямик никак не получалось. Приходилось все время огибать обширные озера с обсидиановой тухлой водой, уклоняться то в одну, то в другую стороны, а ближе к вечеру ему вдруг показалось, что он вообще идет не в том направлении. Болото не только не кончалось, наоборот, оно становилось все безжизненнее, все чаще ему попадались целые рощицы березовых хлыстов, и все реже встречались оазисы обычной лесной растительности.

Первую ночь Алексей провел на небольшом островке–горбушке, у жалкого чадящего костерка, который он развел из бересты и поддерживал мелкими прутьями. Страх ещё не овладел Зайцевым — утром он собирался добраться до первой же высокой сосны, забраться на неё и осмотреть окрестности. Его лишь слегка мучили голод и жажда: перед охотой он позавтракал стаканом молока и куском хлеба, а вода в аллюминевой литровой фляжке давно закончилась. Правда, днем он наелся недозрелой брусники, но от неё остался лишь легкий холодок в желудке, да кисловатый привкус во рту.

Жажда давно уже напоминала о себе, тем более, что болотной воды вокруг было сколько угодно. Алексей даже ощущал головокружение от её сладковатого гнилостного запаха. Но самым докучливым было терпеть сонмища комаров и таежного гнуса. Назойливые кровопийцы почти не реагировали на едкую струйку дыма, лезли под охотничий брезентовый костюм и единственным спасением от них была — еловая лапа, которой Зайцев, не переставая, остервенело обмахивался.