Диктатор - Сергей Александрович Снегов

задних патрубков, из днища еще вырывались тормозные потоки, преодолевавшие земное притяжение. Водолет опускался на грунт весь в ледяном пару, как в облаке. Из открывшейся дверки проворно выбежал его величество король Кнурка Девятый.

Он именно выбежал, а не выбрался - маленький, вертлявый, тонконогий и тонкорукий, с лицом, так густо заросшим бурой щетиной, что издали выглядел обезьянкой, а не человеком. Впрочем, и вблизи его можно было спутать с обезьяной средней миловидности. Зато из волосатых щелей, именовавшихся глазами, в собеседника вперялись такие острые зрачки, два таких потока умного света, что невольно становилось не по себе. Его величество Кнурка Девятый, так разительно похожий на обезьяну, не глядел, а освещал людей своими фонариками-глазками: высвечивал, даже просвечивал насквозь. И среди важных вельмож, собравшихся в Адане, он единственный, вскоре стало ясно, не ошибся в характере Гамова, хотя в политических его целях не разобрался.

- Здравствуйте! Очень, очень здравствуйте! - заверещал его величество Кнурка Девятый, протягивая каждому из нас троих волосатую ручку.

Позади короля вышагивала свита, а центром в их вельможной стайке определился могучий верзила с толстощеким лицом - кровь с коньяком в каждой щеке - и выпяченными губами выпивохи и бабника.

- Ширбай Шар, - сказал мне Вудворт. - Посол Кнурки для особых поручений.

Гамов шагал впереди с юркой обезьянкой Кнуркой Девятым, мы компактно следовали позади. У самой роскошной нашей гостиницы «Поднебесная» - ее всю отвели прилетевшим гостям - я осторожно улизнул. Только Вудворт удивленно поглядел, когда я пробирался мимо него, да Ширбай скосил на меня глаза. Как ни странно, но этот его быстрый взгляд сыграл некоторую роль в событиях, разыгравшихся впоследствии.

Первая дипломатическая встреча гостей показалась мне такой скучной, что я впредь отказался в них участвовать. Но Вудворт упросил меня прибыть на встречу еще одного союзника, мое отсутствие, объяснил он, может осложнить дипломатические переговоры, союзник - любитель этикета. К тому же обидчив. Он говорил о Лоне Чудине, президенте Великого Лепиня.

Впрочем, я не раскаялся, что пошел. Выход Лона Чудина на землю Латании напоминал спектакль. Сначала водолет мягко приземлился, ледяной пар медленно рассеивался. Дежурные покатили трап, но никто не вышел, пока не осталось и легкой дымки от посадочного тумана. А затем вдруг из водолета грянула музыка. Машина загремела как оглашенная, а когда грохот умолк, из водолета выбрались музыканты, выстроились по обе стороны трапа, взметнули трубы, ударили в барабаны, забили в тарелки - шумовой концерт повторился еще громче. И на трапе возник Лон Чудин. Он именно возник, а не просто показался. Он красовался над нами, неподвижный, как бронзовая статуя самого себя. Я не удержался от улыбки. Лону Чудину было рискованно возвышаться над зрителями, ибо при этом отчетливей видны несообразности фигуры, а их было чрезмерно много: бедра шире плеч, ноги короче рук, а два мешка массивных щек чуть ли не ложились на плечи. Между мощными щеками таился крохотный носик, топорщливая кнопочка с ноздрями вперед. Впрочем, чудовищное безобразие президента Великого Лепиня не отвращало, а скорей пугало. И он - умный все же человек - и не скрывал уродства, а выпирал его. Я вспомнил стихи знакомого поэта, тот, кстати, был скорей красивым, чем уродливым:

И верю я, что уж никто другой

Не затемнит моей звериной рожи.

Как хорошо, что я один такой,

Ни на кого на свете не похожий.

Лон Чудин был похож только на себя.

Он стоял, пока музыка не исчерпалась в последнем диком аккорде, потом стал величаво спускать себя по трапу. Я не преувеличиваю - он не спускался. А спускал свое тело, как статую. И единственным отличием от статуи было лишь то, что у статуи и ноги неподвижны, а у Лона Чудина ноги двигались, перемещая несгибающееся туловище со ступеньки на ступеньку.

Гамов обменялся с ним рукопожатием. Вудворт поклонился Чудину, тот небрежно кивнул. Чтоб не нарваться на такой же оскорбительный кивок, я не двинулся с места, но Лон Чудин сам подал руку. Пальцы мои сжали мешочек теста, так была мягка рука властителя Великого Лепиня. Я шепнул Вудворту, когда Гамов увел гостя:

- Почему мне такое предпочтение перед вами, Вудворт?

- Вы заместитель Гамова, Лон остро ощущает различие рангов. Но сейчас я его так побешу, что он пожалеет о своей надменности.

И Вудворт приветливо улыбнулся одному вельможе из свиты Лона Чудина. Я упоминал, что на худом лице Вудворта все настроения выпечатывались с особой резкостью. Он обрадовался Киру Кируну - так звали вельможу, брата Лона Чудина - во всяком случае, пожелал, чтобы другие оценили их встречу как радость. Лон Чудин обернулся, маленькие глаза сузились, когда он увидел, что Вудворт чрезмерно долго трясет руку брата.

Я догнал Гамова и бесцеремонно прервал его разговор с Лоном Чудином:

- Могу считать свою дипломатическую миссию выполненной? Тогда разрешите отбыть.

Гамов быстро преобразовал мой некорректный поступок в государственную операцию.

- Разрешаю. Разрабатывайте дальше наши военные планы. Потом доложите решения. Нашего друга президента Великого Лепиня интересует все, что вы делаете.

- Да, очень интересует, - подтвердил Лон Чудин. У него и голос соответствовал внешности: не звучный, не хриплый, не низкий, не высокий, а толстоватый и жирный - вот таким он послышался мне.

Больше на встречи союзников я не ходил. Предстояли важные операции на фронте, я подготавливал отвоевание потерянных областей. Резервные склады в тылу опустошались, боевой потенциал армий быстро рос. И были отменены никого не обманывающие обманные названия «добровольных» полков и дивизий. Армия стала профессиональной и по названию.

Вудворт настоял, чтобы перед открытием конференции устроили торжественный общий ужин и бал в классических правилах дипломатии. Я пробовал возражать, но Гамов поддержал Вудворта. По-моему, он просто хотел разок посмотреть, что это за штука - торжественные ужины с вином и речами, а после них - танцы. Единственным членом правительства, кому понравились и речи, и последующее топтание ногами под громкую музыку, была Елена. Она впервые показалась на людях как заместитель министра - единственная в правительстве женщина. Гамов попросил ее произнести речь на ужине, она посетовала в речи, что война штука вредная, в госпиталях множатся раненые и больные. Вудворт совершил для себя открытие:

- Семипалов, ваша жена не только красивая, но и умная женщина. Мне кажется, она вполне на своем месте.

- Очень рад, что вам так кажется, Вудворт, - поблагодарил я. - Мне тоже иногда видится, что она не только красивая, но и умная. Умней того, что надо бы требовать от доброй жены.