Николай Гуданец - Планета, на которой убивают

- Слушаюсь, - Джага даже вздохнул от огорчения.

- А еще придется добыть для меня новое удостоверение личности, кстати, желательно и водительское впридачу.

- Уяснил. Завтра же проверну и это.

- Пока хватит, - подытожил я и замолчал.

Помимо перечисленных мелких дел нам предстояло еще одно крупное: отловить белобрысого Амахада Чажнура, отвезти его в наше загородное пристанище и заставить разговориться. Но покамест обсуждать это было ни к чему, все должно идти по порядку.

- Кстати, мы подъезжаем к мосту через речку, - сообщил я. Самое время и место избавиться от вашего "Брена".

- Может, оставим пока? - заколебался Джага. - Вдруг чего, а я без оружия.

- Не думаю, что нам предстоят еще перестрелки. А на крайний случай у нас ведь остаются два пистолета, не считая того дурацкого ампульного со снотворным, - рассудил я, останавливая машину посредине моста, перекинутого через небольшую тихую речку. - Бросайте "Брен". Глубина тут, похоже, достаточная, никто его не найдет до скончания века.

Джаге очень не хотелось расставаться с пистолетом-пулеметом, но приказ есть приказ. Хоть мы и стали штатскими по виду, на деле по-прежнему я принимал решения, он их выполнял, а ответственность за последствия лежала на мне. Если случится крупное невезение, и меня задержат с бандитским "Мидуром" за ремнем, что ж, семь бед, один ответ. Другое дело Джага, против которого власти могут выдвинуть разве что обвинение в укрывательстве, да и то достаточно зыбкое. Он вовсе не обязан знать, что Месакуна Трандийяара разыскивает полиция: чтение газет пока что дело добровольное, даже в нашей стране.

Заметно пригорюнившийся Джага вышел из машины, оттянул затворную раму "Брена", вынул затвор и сунул в карман. Потом швырнул пистолет-пулемет в воду.

- Затвор на память оставлю, можно? - сказал он, плюхаясь на сиденье. - Славное было дельце, не грех вспомнить когда-нибудь.

Против этого приступа сентиментальности я ничего не имел, и мы покатили дальше.

- Разрешите спросить, вы в Бога верите? - ни с того ни с сего поинтересовался Джага.

- Верю.

Не то, чтобы я мог похвастать особенным благочестием, однако, по-моему, пройдя через войну, любой человек уверует в Бога, если у него есть хотя капля мозгов. На фронте начинаешь отчетливо понимать, насколько тонкие законы исподволь правят нашим сумасбродным миром. Только лучше не выпивать с ротным капелланом, по ходу этого занятия неизбежно впадаешь в горестные сомнения, ведущие к махровому атеизму.

- С позволения сказать, я тоже. Поэтому особенно не горюю, что "Щит Отечества" сгорел. Это мне Бог послал. Честно говоря, вовремя, у меня уже печень стала барахлить.

Мне показалась достаточно эксцентричной мысль о том, что Бог занимается поджогом питейных заведений ради профилактики цирроза. Впрочем, метафизика не моя стихия.

- Думаю вот, получу страховку и заведу себе новое дело. Знаете, какое? - Джага сделал риторическую паузу. - Открою сыскное бюро, вот что я сделаю.

Из дипломатических соображений я промолчал. И даже удержался от хохота ценой титанических усилий.

- Это ж прямо золотая жила... - зачарованно добавил он. Полтыщи за сутки безо всяких налогов. И никакая санитарная инспекция плешь не проедает...

Погрузившийся в мечтания Джага вскоре начал задремывать, свесив голову на грудь. Янта на заднем сиденье, похоже, уснула еще с тех пор, как мы углубились в полосу лесопосадок. Сверяясь мысленно с картой, я вел машину по грунтовкам в обход столицы на юг. В общей сложности прохождение маршрута заняло почти два часа, зато мы вернулись к загородному дому на холме совершенно никем не замеченными.

Прошедший день меня здорово вымотал. Вдобавок все мои болячки разнылись, предвещая перемену погоды. Уже не хотелось думать ни в каком мозговом режиме и ни о чем.

Когда мы перетаскивали багаж в дом, начал слегка накрапывать дождик. Я загнал увечный "Дром" в сарай, подальше от посторонних глаз. Мало ли кто проедет мимо. Потом вернулся в дом. За пустым столом в центральном холле сидела Янта.

- Дядюшка уже отправился спать, он очень устал, - сообщила она. - Тебя покормить?

- Нет, спасибо.

Янта встала, когда я подошел к ней. Глаза цвета морской волны на рассвете были распахнуты навстречу мне, сразу же я захлебнулся в них и с радостью утонул. Ее красота повергала меня в цепенящую робость, до сих пор с трудом верилось, что такая женщина снизошла до моих ласк прошлой ночью.

- Ты ничего не хочешь мне сказать? - с ободряющей улыбкой спросила она.

- Хочу. Но это займет уйму времени.

- Разве мы куда-то спешим?

- На это уйдут годы, - предупредил я.

- Тогда почему бы не начать прямо сейчас?

- Хорошо, начну. Я люблю тебя.

Она положила руки мне на плечи.

- Продолжай, пожалуйста.

- Я люблю тебя.

- Это я уже слышала.

- А я могу повторять это годами. Видишь, как много я могу тебе сказать.

- Я буду очень благодарной слушательницей.

- А ты ничего не хочешь мне сказать? - я крепко обнял девушку, впитывая ладонями дрожь, прошедшую по ее телу.

- Скажу. Возьми меня здесь. Прямо на полу, - потребовала она.

- Ничего подобного, - возразил я, подхватил ее на руки и понес по скрипучей лестнице в мансарду. От моей беспримерной усталости не осталось и следа.

- Опусти меня, тебе тяжело, - шепнула она, впрочем, даже не пытаясь высвободиться.

- Это тебе так кажется, - я распахнул дверь продетой под ее колени левой рукой.

В комнате стояла непроглядная темень, однако зажигать свет я не стал.

- Ну почему ты все делаешь не так, как я прошу? - лукаво попеняла Янта, приникнув щекой к моему плечу.

- Сам не знаю, - я опустил ее на скрипнувший тюфяк из водорослей и сознался. - У меня отвратительный характер.

Тугая пуговка на вороте бисерной блузки наконец выскользнула из петельки, следующую Янта уже расстегнула сама.

- Как здорово. У меня тоже характер жуткий.

Не церемонясь, мы кидали снятую одежду на пол. Потом, обнаженные, плотно приникли друг к другу.

И снова мы качались на океанских волнах, падали сквозь бездны влажного пламени, задыхаясь в изумительном угаре. Мы были двумя трепещущими скользкими рыбами, расплющенными толщей глубоководного безмолвия. Мы впитывали судороги друг друга, ввинчиваясь по спирали стона в недра пульсирующего сумасшествия, тело Янты выгибалось радугой, мои мышцы изнемогали от блаженного бешенства, искрящийся космос взрывался в тайниках плоти и длился, и нарастал, и тихо гас, а в обрушившейся пустоте долго теплилась благодарная нежность. Я поцеловал Янту между грудей и перекатился на спину.

За мансардным окном шелестел дождик, мы лежали, растворяясь в непроглядной тьме. Ночь сомкнулась черным шелестящим коконом вокруг нас, единственных обитателей крошечного мироздания. Насколько я люблю ночную пору, настолько терпеть не могу междусолнечье, когда спать приходится за плотными занавесками. Но сейчас темнота мешала мне любоваться Янтой.