Журнал «Если» - «Если», 2011 № 07

— Может, он просто ушел?.. — жалко скривясь, предположил Мурыгин. — Достали — и ушел…

— Какая нам разница?

— Может, вернется еще…

Костик дернул плечом и вышел наружу. Мурыгин поспешил за ним. Легкие обожгло гарью. Отовсюду наплывали негромкие шумы: шелест, потрескивания, шорох — словно где-то неподалеку оползал по склону песок. Однако непривычные эти звуки воспринимались совершенно естественно. Они вполне соответствовали царящему вокруг хаосу. Другое потрясло Мурыгина: в изломанной роще орали вороны, а в голой кроне чудом уцелевшей яблони опять шла воробьиная разборка…

Растерянно оглянулся:

— Но… навесик-то выдержал…

— Навесик выдержал… — безрадостно отозвался Стоеростин.

— Погоди! А вдруг ему просто не до нас было? Вспомни, что тут творилось!.. Костик, ну ты же сам сколько раз забывал жратвы дать коту…

В ответ Стоеростин скорчил такую гримасу, что могло показаться, будто он боится расплакаться.

Побрели по исковерканному пустырю. Пахло пожаром, металлом, смертью. И все вокруг изрыто воронками. Самая большая была подобна кратеру. Как будто метеоритом долбануло. Остановились на краю вынутой взрывом земли.

— А ты еще спрашивал вчера, за кого я: за нас или за них…

Мурыгин попытался собраться с мыслями, когда рыхлая земля под ногами шевельнулась, подалась вперёд, под уклон. Торопливо отшагнули подальше — и внезапно ощутили знакомое ласковое касание. Будто огромный шершавый язык нежно лизнул их спины — прямо сквозь одежду.

Переглянулись, не веря.

— Ну слава богу… — выдохнул Костик. — Значит, не осиротели…

А грунт продолжал тем временем сползать в воронку. Нанесенная земле страшная рана затягивалась на глазах. Владелец участка исправлял причиненные за ночь повреждения.

— Может, помочь ему? — неуверенно предложил Сергей Арсентьевич.

— Сам справится…

Стало легче дышать. То ли потому что успокоились, то ли потому что из воздуха стремительно улетучивалась гарь. В роще прозвучала дробь дятла.

— А ну как снова бомбить начнут? — спохватился Мурыгин.

Костик вознес глаза к небу, словно ожидая немедленного повторения ночного кошмара, да так и застыл. Мурыгин запрокинул голову — и с ним приключилось то же самое.

Метрах в ста над землей хвостом вверх неподвижно висел исковерканный бомбардировщик. Такое впечатление, будто его сначала шваркнули оземь и лишь потом подвесили — в назидание прочим.

Чтобы впредь неповадно было.

Видеодром

Хит сезона

Гинзбург и пустота

Американский режиссер (бывший советский эмигрант) благодаря взгляду со стороны и своей убежденности смог сделать то, что многим казалось невозможным — экранизировать роман Виктора Пелевина.

Лет двадцать назад, или около того, модно было обсуждать следующий вопрос: тексты Пелевина — это литература или не литература? Потом Виктор Пелевин стал безусловной звездой, практически властителем дум, и подобный вопрос больше не задают. Теперь, когда один из самых знаменитых романов автора «Generation П» вышел на большой экран, другой вопрос встал на повестку дня. Фильм Виктора Гинзбурга — это адекватная экранизация или жалкий суррогат, в котором дух книги полностью утрачен? Кажущаяся простота вопроса привлекла внимание многих критиков и блоггеров.

Нужно напомнить, что «Поколение» — один из самых затянувшихся «долгостроев» отечественного кинопроизводства. Первое объявление о работе над фильмом было сделано в 2004 году, съемки начались пять лет назад. Все эти годы внимание публики подогревалось информацией об очередных изменениях в сценарии и кастинге, при том что выпуск картины раз за разом откладывался. За это время можно было заподозрить американского режиссера в творческом бессилии, прикрываемом «точечным пиаром». Пожалуй, это было бы в духе романа — за пиаровскими разводами скрывается пустота и все такое. Нас преследовал ужас буквального прочтения начинающим режиссером книги, которая, казалось, не поддается экранизации.

Ведь «Generation П» — это не юмор с сатирой, не роман про пиарщиков и не философская проза, Пелевин пишет в собственном, уникальном жанре, обдирающем скорлупу и мишуру со всех прочих жанров и выставляющем на показ скелеты, спрятанные в чужих шкафах. Технологии манипуляции сознанием, одни из которых имеют многотысячелетнюю историю, а другие основаны на новейших технологических платформах, он объединяет в общий конгломерат, который вываливает читателю на голову. Для кого-то результатом прочтения становится а-ля буддистское просветление, для кого-то — окончательное расставание с миражами прошлого, а кто-то положит в свою котомку мировоззренческий capказм. Подобные впечатления, как и смысл рассказа, — о том, что человечество вожделеет само себя посредством телевизора и рекламы, — вряд ли уместятся в рамки экранного сюжета.

Но оказалось, что «русский американец» Гинзбург поступил проще и лучше. Он не стал создавать «экранный аналог» романа, исключив из своей работы многие псевдомистические, фантастико-философские и политико-мафиозные темы первоисточника. В фильме представлен в основном лишь «пиаровский» срез: почти линейный сюжет нагружен ясными, точно прочитываемыми образами, передающими дух эпохи. Типичная ситуация: гуманитарий Вавилен Татарский в начале 1990-х потерял возможность зарабатывать на жизнь и нашел себя в роли «криэйтора», адаптирующего западные бренды к российской ментальности. Рекламный кураж 1990-х, когда многие заказчики относились к рекламе с той же дотошностью, что и фараоны — к строительству пирамид. Всамделишние пирамиды, построенные на заброшенных землях Подмосковья. Тайные ритуалы, прокладывающие путь к власти. Политические кукловоды, которые управляют страной, моделируя картинку на экране телевизора. Цитаты из Пелевина подаются правильно, с нужной интонацией, получается точно и смешно. Зритель находит на экране развернутую картину 90-х годов прошлого столетия, достоверно передающую отношение граждан независимой России к тем ужасам и прелестям, которые неожиданно обрушились им на голову.

Однако неверно было бы утверждать, что фильм представляет всего лишь «картину перехода России от коммунизма к капитализму», как нас в том пытается уверить американская кинобаза IMDB. Хотя мифологический компонент укорочен режиссерскими ножницами, Вавилена Татарского по-прежнему ждут ритуальная женитьба на богине Иштар и роль живого идола, притягивающего к себе взгляды миллионов. Как и многие идолы современности, он создается человеческим взглядом, — зрители платят дань древней богине, возлагая свои вау-факторы на ее алтарь.