Харлан Эллисон - Попробуй тупым ножом

Он попытался встать, уйти и прилечь - но они делались все настойчивей, все требовательней, все бесцеремонней. Стали наконец просто угрожать. Тогда блондинка бросилась на него и вонзила нож, а остальные отстали от нее лишь на шаг. В последовавшей свалке, когда друзья и знакомые оттаскивали друг друга, пытаясь до него добраться, Эдди Бурме неведомо как удалось улизнуть. Он сам не понял, как это получилось. Чувствовал только боль, что неотвратимо вползала в него через правый бок. Он затерялся среди деревьев небольшой лощины, что скрывала его дом. Потом бежал через лесок. Дальше по водоразделу к шоссе. Поймал машину. И в город...

"Увидьте! Пожалуйста, увидьте меня! А не только приходите и насыщайтесь! Нельзя же купаться в моей подлинности - а потом уходить обновленными! Подождите! Пусть хоть часть вашей грязи перейдет на меня! Я чувствую себя невидимкой, фонтанчиком для питья, сервантом, полным конфет... Бог мой, а что если все это только пьеса, где я невольный герой? Как мне убраться со сцены?

Когда наконец опустят занавес? Бога ради, есть тут хоть кто-нибудь, кто вытащит меня отсюда?

Я-как добросовестный знахарь - совершаю обходы.

Каждый день провожу немного времени с каждым из них. С Алисой, с Бертом, с Линдой с подножия холма. И все они от меня берут. Но ничего не оставляют взамен. Никакая это не сделка - чистое воровство. А самое скверное - что я сам всегда в этом нуждался, всегда позволял им грабить себя. Какая болезненная потребность открыла им двери моей души? Не знаю. Но ведь даже вор порой оставляет какую-нибудь мелочь. Я принял бы от них все, что угодно: ничтожнейший анекдот, самую затасканную мысль, наикоснейшее мнение, нелепейший каламбур, тошнотворнейшее из личных откровений... Все, что угодно! Но они только сидят с разинутыми ртами и пристально на меня глазеют. Слушают так, что лишают мои слова и цвета и запаха... Будто заползают ко мне вовнутрь. Больше мне не выдержать... Правда, не выдержать..."

Выход из проулка был перекрыт.

Там двигались тени.

Берт, упаковщик. Нэнси, Алиса и Линда. Сид, неудачник. Джон, с медвежьей походкой. А еще доктор, мастер по ремонту музыкальных автоматов, повар из пиццерии, торговец подержанными автомобилями, супружеская пара, менявшая партнеров, танцовщица из дискотеки - все, все они.

Пришли за ним.

И в первый раз он заметил их зубы.

А мгновением раньше они, растянувшись цепочкой, уже добрались до него - безмолвные и вечные, как та ржавчина, что разъедала его мир. Времени не оставалось даже на сожаления. Эдди Бурму не просто пожирали каждый день в году, каждый час Дня, каждую минуту каждого часа каждого дня в каждом году. В тот миг безвременья пришло грустное понимание - он сам позволил им это с собой проделать. И ничем он не лучше их. Просто другой. Они были едоками, а он - едой. Но бескорыстием не отличался никто. Ему требовалось восхищать и очаровывать. Он нуждался в любви и внимании толпы - в поклонении обезьян. Так Эдди Бурма начал путь к своей смерти. Так в нем погибли невинность и естественность. С тех самых пор он стал сознавать все то умное, что говорил и делал, на клеточном уровне - не на уровне разума. Он сознавал. Сознавал, сознавал, сознавал!

И это сознание притянуло едоков туда, где они кормились. Эдди Бурму же оно привело к неестественности, показухе, мелочным притязаниям. Все это было лишено содержания, лишено реальности. А если чем-то его подопечные и не могли питаться, так это рисующимся, фальшивым, пустым человеческим существом.

Они неизбежно должны были его опустошить.

Быстро пришел миг вневременной развязки. Тяжестью своих тел они увлекли Эдди Бурму вниз и принялись пожирать.

А когда все было кончено, бросили его в проулке и отправились рыскать дальше.

От опустевшего сосуда вампиры двинулись к другим пульсирующим артериям.