Валерий Вотрин - Секвестр

Первое, что увидел Клингер, усаживаясь, была картина. Это были «Слепцы» Брейгеля. Вне всякого сомнения, в круглом простенке висел оригинал, судя по старинной раме и темноватым, стушеванным тонам, какие присущи только подлинникам.

В покоях неслышно появился монах в темной рясе, поставил на столик кофейник, вазочку с крохотными воздушными печеньями, две маленькие чашечки, скрылся так же неслышно.

— Наш быт не меняется, — заметил кардинал, подходя к столику и разливая кофе. — Люди уже устремили свои помыслы к далеким звездам, а мы продолжаем считать папу наместником Божьим.

Клингер встал и подошел ближе к картине, оказавшись рядом с кардиналом. Так они стояли некоторое время молча, рассматривая полотно. Первым прервал молчание кардинал Ибарра.

— Средневековье было временем великих свершений, адвокат. Ум человечества выковывался именно в ту пору, которую и поныне продолжают считать временем костров, мрака и кровавых гонений. Культура средневековья наглядно показывает, как ошибаемся мы, говоря так.

Клингер ответил не сразу. Он вглядывался в страшные, запрокинутые лица, в ров со студеной водой, куда неминуемо должны были свалиться слепые.

— Брейгель прозрел нас, — сказал он наконец. — Он был умный человек, вот в чем беда. Нострадамус кисти. Неприятно быть предсказанным.

— Да, да, — рассмеялся кардинал, отходя от стены. — Читайте Метерлинка. Каждая эпоха — свой ров, а далеко не все обладают мастерством прыгунов с шестами. Незнание, суеверие, глобальная война, распад государства, бедность — сколько рвов преодолено и сколько их еще впереди! К сожалению, с веками они не становятся разнообразнее. — Он сел, расправив мантию, и принялся мешать ложечкой в чашке.

— Оксеншерна взял на себя смелость пророчить нам скорое падение.

— Опасно, опасно видеть себя единственно зрячим, когда вокруг тебя сплошные вереницы слепцов, — настойчиво проговорил кардинал Ибарра. — Пастырствовать — и видеть? Такое умеет не каждый. Н-да. — Ложечка звякнула в чашке, и кардинал заходил по комнате. Клингер пил кофе.

— Знаете, — вдруг спросил Ибарра, — почему нынешний папа избрал себе такое имя — Бенедикт?

— Нет.

— То-то и оно! — как показалось, торжествующе произнес Ибарра. — Он принял его в честь Бенедиктов XII и XV, миротворцев, стремясь, елико возможно, и сам проводить такую же политику. Ему хотелось останавливать войны мановением своего жезла. Конечно же, это у него не вышло, но уже самая такая мысль — не допускать кровопролития — пахнет чем-то… э-э… Вы не находите?

«Ого!» — подумал Клингер.

— Наверное, — осторожно произнес он.

— Вот поэтому-то, — продолжал Ибарра, расхаживая по комнате и шелестя своей мантией, — язычество вновь воцарилось на Земле, появившись — кто бы подумал! — не из темных недр плебса, а из просвещенного, как мы привыкли говорить, космоса.

— И папа, и Сенат, — сказал Клингер, пожимая плечами, — привыкли действовать руку об руку на протяжении многих лет. — Кофе был слишком крепкий для него, и он отставил чашечку в сторону.

— Вот именно — соглашательство! — торжествующе (уже вне всякого сомнения) воскликнул кардинал. — Лишь немногие трезвые умы видят всю глубину духовной пропасти, куда падает человечество, допуская нелюдей на Землю.

— Полагаю, — произнес Клингер, — во все времена говорилось то же самое — что человечество падает, что мораль слабеет и что Сатана забирает власть.

— Возможно, — сказал монсеньор кардинал. — Но тогда это не было так заметно.

— Я слышал, папа болен, — деликатно перевел разговор на другую тему Клингер. По лицу кардинала пробежала тень.

— Мало кто из Бенедиктов правил долго, — пробормотал он и вдруг оживился:

— А знаете, кто из пап больше всего импонирует мне? Юлий Второй, «рафаэлевский» папа. О, Клингер, это был великий понтифик, монах и воитель в одном лице, мудрый пастырь и расчетливый политик. В истории папства, знаете ли, было много великих людей, но и ничтожеств хватало. Последних, наверно, было даже больше, и они-то нас и губят.

Клингер понял, что настал момент говорить о делах, иначе бы зачем этот умный и болтливый кардинал завел речь о своем собственном избрании.

— Вопрос о вашем избрании решен, — без обиняков произнес он, видя, как вдруг разгладились морщины на лбу Ибарры. — Я даже не спрашиваю поэтому, будете ли вы держать нашу руку.

— Нагло, но внушительно, — отметил Ибарра через минуту.

— Сейчас мы укрепляем свои позиции.

— А их и не надобно укреплять. У вас хорошая защита. Нептун трещит по швам, на Ганимеде постоянные восстания, а Фортиньяр и Потный Соуза слишком хорошие вояки, чтобы дать им гнить без дела. Но между вами и мной нужен негласный конкордат.

— За этим дело не постоит.

— Со своей стороны обещаю парочку грозных воззваний к верующим с амвонов крупных храмов и столько же не менее грозных булл… Но удержусь ли я после всего этого? — Казалось, Ибарра вдруг ушел в себя, затосковал.

— Все мы удержимся, — веско произнес Клингер.

— Во всяком случае, я попаду в историю, — мгновенно отозвался кардинал.

То, что смысл у этих слов двойной, Клингер понял только у самых дверей. Полуобернувшись, он спросил:

— Значит, Юлий?

— Четвертый, — мгновенно подтвердил за его спиной кардинал Ибарра.

Отель «Беллатрикс». Защитница

Высоко над земной атмосферой, вращаясь по плавному эллипсоиду орбиты, медленно и грузно, а на самом деле с колоссальной скоростью, двигался огромный тусклый шар блестящего зеленоватого металла — отель «Беллатрикс». В своем полете он был не один — окружал его самый разный космический сор: отжившие свое спутники, остатки кораблей, обломки допотопных ракет. Отелю мусор этот не мешал. Он принадлежал к числу самых дорогих в мире отелей, и его клиентами были люди, у которых, кроме тугого кошелька, имелся еще и намек на оригинальность — качество довольно редкое среди вышеупомянутого сорта людей. Эта псевдооригинальность не позволяла клиентам «Беллатрикса» жить в земных отелях, будь они даже расположены в карстовых пещерах Сибири. Земная орбита — вот и все, на что была способна фантазия этих людей.

Дымчатое стекло иллюминатора предохраняло глаза клиентов от острого отраженного света, исходящего от блистающих граней соседей «Беллатрикса»,

— металлических обломков, с такой же степенностью плывущих рядом. Внутри отель был донельзя комфортабелен, пышная отделка, дорогая мебель, старинные гобелены на стенах как бы покрывали недостаток новейших технических достижений: отель был построен давно и не покидал орбиты целых полвека.

Сейчас в «Беллатриксе» отдыхал Гастон Нерва — после трудов праведных и нездорового климата Нептуна. Его номер не был верхом роскоши: золотистая плитка пола, одна стена — сплошной зеленовато-коричневый иллюминатор, на остальных — гобелены: гибель Лаокоона, взятие Трои, — очень мило. Особенно нравилась Нерве гибель Лаокоона: «Ишь, как змеи-то его, а?» Мягкий свет круглых плафонов — зеленоватый. Визор — отключен. Большой бар, предмет отдохновения господина Нервы. Глубокое кожаное кресло — под старину. И никаких модных нововведений, как, например, фантомы — колеблющиеся в воздухе прозрачные прекрасные фигуры, навевающие сон.