Станислав Соловьев - С.А.Р.

На следующий день, наскоро попрощавшись с работниками миссии, собрав свои записи и получив наспех написанное рекомендательное письмо от Беде, я сел в старенький автокар, который вел один из сыновей главы хех Харранайа — влиятельного семейства в Ха — Сайане, и отправился на сууварскую границу. Бестолковщина этих дней почти стерлась из моей памяти — когда я хочу вспомнить, как я попал из Харрамена в Марегалль, выплывают смутные образы, отдельные слова — и ничего больше. Помню паром на Суувене — его обозначает для меня мычание коров в загоне. Международный аэропорт имени Келе в Суутерреме запомнил по ругательствам пилота — я опаздывал. Помню, как без гроша в кармане стоял на одной из улочек Марегалля — все деньги, заработанные на стажировке, истратил на дорогу. И потому пришлось добираться до дома родителей пешком. Я опоздал на четыре дня. Отца уже отпел местный священник из Школы Холле — мои родители придерживались Холлеанства, не смотря на то, что их сын стал историком Школы Ти — Сарата. Его тело кремировали — свинцовая капсула ничего не говорила моим глазам и рукам. Дальние родственники, не успевшие разъехаться по фермам, толклись во дворе как стая бездомных собак. Городской нотариус, с деланным безразличием пытавшийся разъяснить оставленное отцом завещание, что–то цедил над ядовито белыми бумагами. Я не узнал мать — старая сморщенная женщина с раскрасневшимся лицом, подслеповатые глаза немного косят, правая рука висит плетью, надрывный кашель — обвинение, вот что я увидел, обвинение в гибели чьих–то иллюзий, суровое обвинение, называющее меня «Лийо». Не узнал дом моего детства — кругом потемневшие стены, какие–то фотографии в сиротских жестяных рамах, трухлявые огрызки от срубленных тополей. Я был чужим, меня трясло — видимо, простудился на том пароме, что–то требовал от меня двоюродный дядя из Верхних Цапель — теребил за рукав, сердито дышал в ухо. Через два дня я уехал — попросту сбежал. Сбежал, чтобы никогда не вернуться — холодный, чужой и одинокий человек. Одиночеству не нужно возвращаться, если оно уже поселилось в этих стенах. Два одиночества — это слишком много даже для стен старого дома.

Помню, как Га — Каррен прочитал рекомендательное письмо, пожевал губами и передал мои записи магистру Керму, начальнику Юго — Восточного сектора. Так я стал младшим магистром и полноправным членом корпорации Изучающих, хотя большой радости не испытывал — все друзья по колледжу разъехались, среди работников Центра одни незнакомые лица, и Оген, — тот самый Оген, благодаря которому я познакомился с Кеной, два месяца назад погиб в Хот — Хохеррере. Он был прикомандирован к филиалу Школы — занимался современной политической историей Северного Хохерена по заданию дипломатического ведомства Школы. Одна из акций шовинистических молодчиков ХОХЕМа закончилась потасовкой с охранниками муниципалитета. Молодчики забрасывали посольства Центральных Сообществ аудиобомбами — полиция забрасывала молодчиков электромагнитными гранатами. Погибло несколько человек — как там оказался Оген, я так и не понял. Русоволосый мужчина с пробитой головой лежал на грязном асфальте — в тысяче километров от Сит — Хольмена, от меня, от прошлого… Ошеломленный этой новостью — новостью для меня, но не для мира, — я бросился в кампус Центра, вверх по лестнице, в комнату, где я жил. Перерыл все вещи, как безумный бросал книги, одежду, какие–то безделушки, подаренные мне неизвестно кем неизвестно когда, но так и не нашел брелок — тот самый брелок на удачу. Рыбу, что держит за хвост другую рыбу — смешной амулет от продавца кесе в Суутерребе. Где она осталась — в Ха — Сайане, на пароме, в аэрокаре Транспортной службы КАНАХАД? В Марегалле, среди постаревших стен и запаха срубленных тополей?.. Я не помнил. Удача ушла от меня.

Не знаю, что на меня нашло. Моя просьба перевода в Хот — Хохеррер, словно я пытался загладить свою непонятную вину перед несчастным Огеном, была отклонена директором Центра. Начальник Юго — Восточного сектора толстый Керм обиженно тряс головой и надувал безразмерные щеки — он не понимал моего безрассудства. Ведь испытательная работа в Стране Хвойного Дерева пришлась ему по душе — он рассчитывал на продолжение харраменских исследований. Га — Каррен как–то встретился со мной в кафетерии Центра и предложил взять небольшой отпуск — по состоянию душевного здоровья, так он выразился. Я удивился — и отказался. Решил взять себя в руки. Пришлось оправдываться перед Кермом и заняться синхронизацией Сууваро — Харраменского конфликта: шестидесятые годы, идея конфедерации, только что сброшен колониальный гнет Букнеркской Империи… Я пытался выгнать черные мысли, перестал посещать бульвар Приятных Встреч, пропадал целыми днями в Лабораториуме. Как–то выходя из главного здания Лабораториума, я обнаружил, что пришла осень — я устал, перед глазами кружились оранжевые листья, в воздухе витала меланхолия, было зябко, в кампус идти не хотелось. И я решил зайти в ближайшее кафе, что выпить горячего яблочного пунша — самое распространенное пойло в осеннем Сит — Хольмене. Среди незнакомых разгоряченных лиц увидел молодую привлекательную женщину. Она сидела за крайним столиком, одетая по последней моде, смотрела на листья и маленькими глотками пила пунш из глиняной чашки. Ничего не соображая, я взял вместо пунша горячего вина, осторожно — словно стул был не из дешевой пластмассы, а из драгоценного хольмекского фарфора, — сел за столик, и зачарованно рассматривая костяной гребень в каштановых волосах, тихо сказал:

— Осень.

Ее глаза расширились, потом она улыбнулась, будто все эти три года она была здесь, никуда не уезжала, и смерть и отчаяние не поселилось в моем сердце, и все та же осень шептала слезливые песни вечерних улиц.

— А ты не изменился, хотя… — она надула губы, как бы подбирая подходящее слово, потом рассмеялась: — Немного осунулся, весь какой–то взъерошенный…

Я кивал головой, пьянел от вина и слушал Кену, мою Кену, переставшую быть моей, Кену покинувшую и Кену вернувшуюся, Кену–рядом–со-мной. Пьянел и ничего не понимал. Она приехала на симпозиум миссионеров, посвященный экономической интеграции Западных сообществ. Уже три дня здесь, в Сит — Хольмене, живет в гостинице «Золотой Цветок». Она — генеральный куратор миссий Ти — Сарата в Колониальном Содружестве Су — Дальмерен. Дел по горло, так и не вышла замуж, обзавелась друзьями чуть ли не по всему Изученному миру, переболела бронхитом, написала диссертацию по культурной ассимиляции эмигрантов Второй волны, получила степень старшего магистра, увлекается Гесселем.