Роберт Силверберг - Элари

Он на какой-то миг дико скорчился, но потом расслабился и присел на край рамы.

— Вот и все, — спокойно сообщил он. — Я полностью независим.

Я увидел, как в его глазах отразилось абсолютное одиночество, а затем прочитал во взгляде Элари слабый упрек за то, что я с ним сделал. И понял, что этот мир — не место для землян. В случившемся были виноваты мы — и особенно я.

— Вы возьмете меня? — спросил он, — Если я останусь, Элари убьют меня.

Я уставился в пол, отчаянно борясь с собой, но тут же поднял глаза. У меня не оставалось выбора — и я был уверен, что, объяснив по прибытии на Землю ситуацию, не понесу наказания.

Я взял его руку. Она была холодной и вялой. То, что с ним сейчас случилось, было, наверное, сущим адом.

— Хорошо, — мягко сказал я. — Ты можешь лететь с нами.

Так Элари стал членом экипажа «Аарона Бурра». Я сообщил об этом команде прямо перед взлетом, и мои парни встретили Элари традиционным приветствием.

Мы выделили новичку с грустными глазами каюту возле грузового трюма, и он устроился там с достаточным удобством. У него не было личных вещей. «У них нет такого», — сказал он и пообещал, что будет содержать каюту в чистоте.

Элари захватил с собой фиолетовый пупырчатый фрукт и сообщил, что это его основная пища. Я передал его Кечни для синтезирования, и мы взлетели.

Элари чувствовал себя как дома на борту «Бурра». Много времени он проводил со мной, задавая вопросы.

— Расскажите о Земле, — просил Элари. Ему очень хотелось узнать, что за мир ждет его.

Я говорил, а он внимательно слушал. Я рассказывал о городах, войнах и о космических кораблях, а он глубокомысленно кивал, пытаясь уместить все это в голове, недавно освободившейся от гештальта. Конечно, понимал он далеко не все, но мне нравилось просвещать его. Как будто эти разговоры сокращали путь. к Земле.

Элари ходил по кораблю и приставал ко всем с такой же просьбой. И ему с удовольствием рассказывали о Земле — некоторое время.

Но потом это стало понемногу надоедать. Мы привыкли к присутствию на корабле Элари, шлепающего по коридорам и выполняющего любую черную работу. И хотя я объяснил экипажу, почему взял Элари в полет, и хотя все жалели одинокого беднягу и восхищались его борьбой за независимое существование — мы начали понимать, что Элари стал обузой.

Особенно потом, когда он начал меняться.

Первым заметил это Виллендорф через двенадцать дней после взлета.

— Последнее время Элари как-то странно себя ведет, — сообщил он мне.

— А что такое?

— Вы не замечали, сэр? Он бродит как в воду опущенный — тихий, отрешенный…

— Он хорошо ест?

Виллендорф громко фыркнул:

— Еще бы! Кечни синтезировал еду на основе того фрукта, что Элари принес с собой, и лопает он будь здоров! Набрал десять фунтов с тех пор, как поднялся на корабль. Нет, дело здесь не в еде!

— Думаю, вы правы. Присмотрите за ним, хорошо? Это я взял его на борт и хочу, чтобы он долетел в добром здравии.

После этого разговора я тоже начал присматриваться к Элари и не мог не заметить, как он переменился. Ничего не осталось в нем от веселого ребячливого создания, радостно задающего бесконечные вопросы. Теперь он был угрюмым, тихим, погруженным в раздумья и отчужденным.

На шестнадцатый день — к тому времени я уже всерьез забеспокоился — появилось еще кое-что. По дороге из каюты в штурманскую рубку я натолкнулся на Элари, шагнувшего из ниши. Он потянулся ко мне, ухватил за лацкан кителя, молча притянул мою голову и умоляюще заглянул в глаза.

Онемев от изумления, я с полминуты мерился с ним взглядом. Я всматривался в его прозрачные зрачки, пытаясь понять, чего же он хочет. Потом он отпустил меня, и я увидел, как по щеке его скатилось что-то похожее на слезу.

— В чем дело, Элари?

Он скорбно покачал головой и зашаркал прочь.

В тот же день и назавтра мои парни докладывали мне, что он проделывает такое уже в течение последних восемнадцати часов — подстерегает человека, смотрит долго и пристально, словно стараясь выразить какую-то несказанную печаль, и уходит. И так он подходил едва ли не к каждому на корабле.

Теперь я терзался мыслью, стоило ли позволять чужаку, даже самому дружелюбному, подниматься на корабль. Кто знает, что означало его странное поведение…

Но у меня начали появляться догадки. Я, кажется, понимал, чего он хочет и чем все это может кончиться. Сделать было ничего нельзя — оставалось только ждать подтверждения.

На девятнадцатый день Элари снова встретил меня в коридоре. На этот раз встреча была совсем короткой. Он тронул меня за рукав, грустно покачал головой и, пожав плечами, удалился.

Вечером он ушел к себе в каюту, а к утру был уже мертв. Очевидно, он тихо умер во сне.

— Думаю, мы никогда его, беднягу, не понимали, — сказал Виллендорф, когда мы отправили тельце в космос. — Может, он слишком много ел?

— Нет, — ответил я. — Дело не в этом. Он был просто одинок. Не стал одним из нас.

— Нуда, он же отделился от тою группового разума, — вновь подал голос Виллендорф.

Я покачал головой:

— Не совсем. Причины создания группового разума кроются глубоко в психологических и физиологических потребностях этого народа. Невозможно так просто стать независимым и жить как отдельная личность, если ты часть единого организма. Элари в какой-то степени понял, чем мы, земляне, отличаемся от его народа, но не мог жить без общего разума, как бы ни хотел.

— Он не выносил одиночества?

— Не выносил, после того как его народ образовал гештальт-структуру. Независимости он научился у нас. Но все-таки не ужился с нами. Он мог существовать только как часть целого. Он понял свою ошибку, когда оказался здесь, на корабле, и попытался поправить дело.

Виллендорф побледнел:

— Вы о чем, сэр?

— Вы знаете о чем. Когда он подходил и пристально смотрел в глаза, он пытался создать новый гештальт — из нас! Пытался связать нас воедино, как был связан его народ.

— Что ж, у него не получилось, — с чувством сказал Виллендорф.

— Разумеется, не получилось. У людей нет того, что заставило соединиться народ Элари. Вскоре он понял это, когда ему не удалось создать связь с нами.

— У него не получилось, — повторил Виллендорф.

— А потом у него иссякли силы, — мрачно сказал я, чувствуя тяжкий груз вины. — Он был как орган, изъятый из живого тела. Тот может немного прожить сам по себе, но не бесконечно. Элари не смог найти новый источник жизненных сил — и умер. — Я с горечью опустил взгляд на собственные руки.

— Что напишем в медицинском отчете? — спросил молчавший все это время корабельный врач Томас. — Как объясним, отчего он умер?