Виктор Ночкин - Машины времен

Ознакомительный фрагмент

– А он? – живо спросил Гектор.

– Не желает подчиняться. Говорит, ему срочно приспичило получить наставление приезжего хламовника. Будто ему Остиса мало.

Гектор обернулся к Бутсу:

– Это за тобой.

Коротышка объявил:

– Я, пожалуй, пройдусь. Подышу свежим воздухом, то да се… заодно вразумлю эту заблудшую душу.

– Скорее, тебе придется вразумлять несколько душ, – напутствовал его Гектор.

– Вразумим, – пообещал, выходя, коротышка, – не впервой.

– Я думаю, диспут следует устроить именно сегодня.

– Мы думали, вы сперва пожелаете отдохнуть с дороги, смыть пыль, – пролепетал Остис.

– К тому же сегодня может случиться гроза, небо хмурится, – добавил шериф.

– Ничего, ничего, сегодня – самое подходящее время! Отправьте приглашение Зрящему и известите горожан. Как только расставят лампы и зеркала, можете открывать зал для зрителей.

Бутс шагал за парнем в очках. Тот семенил впереди, то и дело озираясь – как там хламовник, идет ли? А Бутс шагал себе вразвалочку, откинул полу плаща, вытянул плитку жевательного табака, отломил кусок и кинул за щеку. Стал жевать, поминутно сплевывая. Свернул за угол вслед за провожатым, потом снова – и так, покуда очкарик не привел его в глухой закоулок. Домишки теснились друг к другу, подпирали соседей облупленными стенами. Окон здесь не было – сплошь сараи и заборы.

Этот тупик местные использовали как свалку, так что справа и слева громоздились бочонки с продавленными обручами, покореженные ящики, груды золы и гнилая кожура. Ну и воняло здесь соответственно. Тут только очкарик остановился.

– Здесь, что ли, наставления тебе давать? – благодушно осведомился Бутс. – Ну и местечко ты, паренек, выбрал. Из-за груд отходов вышли четверо сектантов, помахивая дубинками. Очкарик навел на Бутса неуклюжий пистолет и сказал:

– Оружие не хватай, не то стрельну! Тихонько пойдешь с нами и тогда не пострадаешь.

За спиной толстого хламовника послышалось сиплое дыхание. Тот не оборачиваясь, ткнул назад локтем, угодил под дых парню, который подкрадывался сзади. Сектант ахнул и сложился пополам. Взметнулись полы белого плаща, Бутс ловко нырнул под руку противнику, мигом оказался у того за спиной и выдернул из ослабшей руки дубинку. Очкарик растерялся – стрелять он не мог, Бутс заслонялся хрипящим сектантом, да и не хотелось стрелять – велено все сделать без шума… Пока сектант раздумывал, хламовник толкнул пленника к вооруженному очкарику, два сектанта столкнулись и свалились в грязь, а Бутс бросился на остальных, размахивая трофейной дубинкой…

Как раз в это время Гектор оглядел преображенный зал и удовлетворенно кивнул:

– Впускайте зрителей.

– А ваш друг, мистер Бутс? – на всякий случай уточнил Глипсон.

– Он появится, когда закончит работу. Ну а если что, мы отыщем его по плевкам. Он жует табак и сплевывает через три шага. Так мы с ним уговорились. Табачные плевки хорошо заметны.

– Как скажете, – кивнул шериф. – Я велю своим парням быть наготове. Вдруг сторонники Зрящего захотят устроить потасовку?

– Мы позаботимся о том, чтобы они ничего такого не захотели. Бутс сейчас как раз этим и занимается.

Зрящий получил два сообщения почти что одновременно: сперва – что толстый хламовник пошел с его людьми, и тут же явился помощник шерифа с приглашением на диспут. Пророк победоносно оглядел братьев по вере и объявил, что правое дело торжествует. Теперь не придется удерживать хламовника в плену несколько дней, как предусматривал первоначальный план. Зрящий предполагал, что исчезновение главного оратора заставит оппонентов оттягивать диспут, а он, Зрящий, будет требовать обещанного состязания немедленно… но самонадеянный противник поторопился. Теперь хламовникам уже не отвертеться – сами виноваты, нечего было спешить с вызовом.

Когда он появился на площади, горожане уже собирались к зданию мэрии. Помощники шерифа просили маленько погодить – приготовления уже заканчиваются. Зрящий понял так: хламовники надеются, что пропавший толстяк вот-вот объявится. Он двинулся через площадь, среди расступающихся людей, изрекая на ходу постулаты своего учения: Конец Времени близок, отриньте суету, бросьте мирские заботы, думайте о предстоящей битве со Злом…

Тут помощник шерифа по имени Питер вышел на крыльцо и громко объявил: можно входить!

Большой зал едва вмещал всех желающих. Люди расселись на скамьях, женщины шуршали широкими юбками, мужчины ворочались на скрипящих под их весом скамьях, оправляя выходные сюртуки – все приоделись по случаю общегородского собрания. Последователи Зрящего держались особняком, они собрались вокруг вожака, а тот сидел ровно, как будто проглотил лопату и разглядывал наспех сколоченный помост, где предстояло выступить ему и представителю Ордена. Свечи и лампы ярко горели, под потолком клубился дым, а за окнами сгущался сумрак – похоже, в самом деле нынче будет гроза. Кое-где позади особенно ярких светильников Гектор расставил зеркала, и собранный ими свет пересекал зал, как опрокинутые колонны из белого сияния.

Горожане переговаривались, в ожидании начала представления. Со всех сторон сыпались шуточки, сторонники и противники секты беззлобно задевали друг друга. Глипсон расположился на подиуме в ярко освещенном углу и не без тревоги разглядывал сограждан, которым через три дня предстояло поддержать либо отвергнуть его кандидатуру на выборах мэра. Шериф слушал выкрики в зале, и его пугало то, как благодушно люди Красного Угла относятся к сектантам. Это грозило осложнениями на выборах. Рядом с ним сидел Остис, а Гектор куда-то скрылся, сказав, что явится, когда его призовут выступать. Гомон в зале нарастал, голоса звучали все резче и громче – люди собрались, и теперь возбуждались все больше и больше, как обычно и выходит, когда сходится такая толпа.

Вот старенький хламовник обернулся к шерифу и громко, чтобы перекрыть шум голосов, сказал:

– Мы можем начинать!

Глипсон занес молоток и громко стукнул по столу. Зрящий, только этого и дожидавшийся, вскочил, будто подброшенный пружиной, и широко шагая, двинулся через зал. Полы накидки взлетали, как крылья, в зале, пронизанном яркими лучами света и наполненном празднично одетыми людьми, обтерханное одеяние пророка казалось грязным и неуместным.

Вот он взошел на кафедру и оглядел зал. Глаза его сверкали на изможденном лице. Те, на кого падал взор пророка, тут же смолкали, будто придавленные тяжестью этого взгляда. Вскоре стало совсем тихо, и за окном пророкотали раскаты грома – пока что где-то вдалеке. Гроза приближалась к городу.