Андрей Столяров - Малый апокриф

Век затворничества. Выбор: Завтра та же скука. Кроха Памяти: Иона. Рыба.

Звезды. Хор чертополоха.

Помолись Кресту, Поклонись Хвосту, Курной заре На Лысой горе.

Поклонись Воде В звездяной Отел.

Неба донный чан Волос пьет мыча.

Поклонись - где кус Хлеба, Иисус, Молоко и рог, И желтый Сварог.

Семилиста вар Нервен и яр.

Глазами косит Черный бог Руси.

ВРЕМЯ ОКРАИН

Смысл волоса, воды и воска.

Железный ленинградский май.

Душа отравлена. И мозга Дымится серый каравай.

Смеяться, плакать - бесполезно.

Семь раз - храни тебя от бед!

На грудь мою, как май железный, День горя обручем надет.

Проходят страшные приметы: Не жить - ни вместе и ни врозь.

Судьба моя в начале лета Торчит, как в стенке ржавый гвоздь.

Язык горчит, как ложка перца.

Час тянется длинней, чем век.

А то, что называют сердцем, Все - гонит, гонит черный бег.

Пустое лето. Не с кем говорить.

Друзья, как птицы, потянулись к югу.

И негде сердце водкою залить, И жизнь идет по замкнутому кругу.

От жизни помогает лишь запой.

От сердца - водка лучшее лекарство.

А день стоит - веселый, золотой И радостный, как в раннем христианстве.

Цветут, как идиоты, тополя.

Настанет ночь. И ничего не будет.

И скоро заблаженствует земля, Где от жары, как мухи, вымрут люди.

Меня не будет больше никогда.

Какое лето! Я - все глуше, глуше.

Скорей, дожди! Скорее, холода!

Я кроме вас здесь никому не нужен.

Глухие сны. Столбы фонарные.

Дом. Переулок. Память. Дом.

Что - истощен, как тень под нарами: И в цинковом, и в золотом.

Что - многолетиями, милями, Воспоминаниями вспух.

Перелистай его извилины: Канава. Чахлый. И лопух.

И виснет башенными кранами, В серпах на тросах и в осях Коробчатая глушь окраины, Рога сквозь выси пронося.

Дом. Переулок. Многолетие Пожаров. Переулок. Дом.

Все триста лет. И все - бессмертие: И в цинковом, и в золотом.

Все триста лет. Ободья ржавые.

Дымит, дымит Звезда Полынь.

Что - память? Гарь. Самодержавие.

Глухие знаки Каббалы.

Канала сон кривой, насквозь зеленый.

Июнь всех прочих месяцев страшней.

Пух тополиный - прах - и воспаленный, И ледяной у месяца в клешне.

Дом. Серый лоб. Потрескавшийся камень.

Не набережная, а - обгоревший шлях, Где тополя белеют стариками Столетними - на мертвых костылях.

Забор. Канава. Целлулоид куклы.

Тоска воронья. Пересохший ров.

И в небе - фиолетовые угли, Останки обитаемых миров.

Пласт времени из всех, что есть, раскопок, Где в смерть, как в полночь, душу окунав, Бродил меж ящиков, досок и пробок Презревший дом и память аргонавт.

В пустыне сора. Никого не встретив.

Как перст один. Вдыхая страх и зной.

И, следовательно, есть на свете Посредник между богом и землей.

И, следовательно, под вороньим граем, Закрытая в бессонницу тщеты, Еще жива в империи окраин Власть посоха и нищеты.

Канала сон кривой. Тоска. Эпоха Брюхатых послухов. Канава. Птичий гам.

Возврата нет. Кусты чертополоха Торчат - как вороги по берегам.

Играют Моцарта, играют без конца, До бледности, до синевы лица.

В нас обморок тысячелетий врос, И воздух бел шуршанием стрекоз.

Я душу паутинную сотку Бессмертную в пылающей пыли.

А там игла идет по ободку, Как будто по экватору Земли.

Как будто по экватору Земли, Царапает - все тоньше и больней.

И мы сидим - от музыкальной тьмы, Как идолы, остолбенев.

Ведь для того, чтоб в смерти сквозняка Вселенной - человек был тих и слаб, Не нужно никакого языка, Вина, любви и затененных ламп.

Не нужно никакого языка.

Мы в пламени и так уже горим.

А в сердце равнодушный музыкант Льет музыки новокаин.

Ах, лето золотое, И слепок солнца матовый, И пух больниц, который Всю душу мне выматывал, Кружась. И переулок, Где пьют настой веселия, Крах гостевого гула, Как решетом, просеивал.

А в гроб кладут ли краше?

А есть ли жизнь загробная?

Выпытывать ведь страшно Отдельные подробности.

Как будто на кровати: Ударили и бросили.

Мне сил уже не хватит, Не доживу до осени.

Ведь все позакрывали, И шторы занавесили, И умерли трамваи.

Как этим летом весело!

Окраина времен. Пылают быль и небыль.

Огонь июля жжет. И улицы кессон Мучительно горит. И раковина неба Бесцветна, как моллюск, - впитав дневную соль.

Как еле слышный звук в огромном этом ухе, Невидимо ничуть сошла - и след простыл Эфирною слезой напраслина науки: Любить без памяти и из последних сил.

Не хочется дышать - такая лень и тягость.

Такой струится пух. Такая сушь стоит, Что пазухи дерев потрескались, и влага Надкостницы ствола, как зеркальце, блестит.

Так пусто и светло. Так чист кессон осиный.

И что-то - без чего мир чахнет и слепит В груди в полсердца спит, как долька апельсина, Утратившая вкус и странная на вид.

Угар газетных эпидемий: Корь на листах, на чашах лобных.

Опять проклятый академик Ругает и клевещет злобно.

Сидел бы уж в библиотеке, Или оклад, считает, - слабый?

Да я за этакие деньги Быстрее всех голосовал бы.

Опять черны глаза листами И заголовки дышат жарко, Опять мухлюют в Пакистане И угрожают нам эмбарго, И ОСВ отодвигают Под шум продажного эфира, Общественность - пренебрегая И вопреки народов мира...

Идут дожди. Мутнеет небо.

Стареет кровь и стынут пальцы.

Боюсь, пойдешь с утра за хлебом, А во дворе - одни китайцы.

Умирает лето. Собирают строки Жизни и раздора в медленных стихах.

Умирает лето. Отошли все сроки.

Погибает солнце в черных лопухах.

Погибает солнце. Темен круг сознанья.

Опустело сердце. И душа - слепа.

Умирает лето. В тихом мироздания Выцветает к ночи неба скорлупа.

Остывает город, как больной в постели Кто предложит богу черный хлеб и кров?

Жизнь уходит, словно кровью из артерий Брошенных в пустыне старых городов.

Погибает солнце. Бродит воздух пьяный.

Истирает время старости ладонь.

Умирает лето - мукой фортепьяно.

Исчезает века - парус золотой.

ТОРГОВЫЙ РЯД

(поэма)

Я в этот город сонный врос, Его кошмары - мной хранимы, Здесь лапу мягкую на мозг Накладывает шизофрения, Пустыня камня и воды, Забытых жизней средостенье.

Слепому нужен поводырь, Чтоб голову не бить о стены.

Я в этом крошеве ночей Наматываю километры, Как колокол на каланче, Друзей не зная, кроме ветра, И медным шаром первый час Выкатывается на дорогу: Расстаться надо? Хоть сейчас!

Проститься надо? Ради бога!

Жить в этом каменном бреду?

В Рядах Торговых стлать рогожи?

Я лучше - сгину, пропаду, Чтоб - никогда, ни капли больше!

Глотая дым, глотая гарь, Клубами пыльного отрепья, Излистанные, как словарь, Поспешно давятся деревья.