Василий Головачев - Реквием машине времени

Ознакомительный фрагмент

— Зачем тебе просека? — спросил Гаспарян.

— Может быть, найдем причину скопления паутины именно в том месте. Судя по всему, там паучий центр.

— Резонно, — заметил Рузаев. — Только поход к просеке я бы отложил: нужна, как я уже говорил, спецодежда, да и рация для связи. А вот экземпляр паука нам бы не помешал. Пожалуй, я займусь ловлей. Если ты не возражаешь, — добавил он дипломатично.

Гаспарян кивнул.

— Согласен. В крайнем случае сфотографируйся с пауками вместе на память, а мы с Иваном нанесем на карту особо запаутиненные места и начнем исследовать свойства паутин. Кстати, кто у нас сегодня дежурный по кухне? — Он посмотрел на Кострова.

— Михаил начал — ему и кончать, — быстро среагировал тот.

Гаспарян хмыкнул, посмотрел на каменное лицо Рузаева.

— Логично мыслит, да, Михаил?

— Подежурю, — коротко ответил Рузаев.

К вечеру они закончили намеченные работы только наполовину: Рузаев истратил цветные фотопленки и километр кинопленки, снимая паутины, пауков и лес, но паука поймать не смог. Костров и Гаспарян определили координаты паутинных скоплений, однако на изучение паутин не хватило времени. Начальник группы в половине седьмого ушел в райцентр, надеясь засветло вернуться.

Костров, не обращая внимания на мрачные пророчества Рузаева относительно его здоровья, с наслаждением искупался в Пожне, найдя неподалеку от лагеря бочаг глубиной около двух метров. Вода была холодная и чистая до полной прозрачности.

Во время ужина у Кострова разыгралось воображение, и он выдал две гипотезы, которые Рузаев уничтожил неторопливо, методично и основательно, словно «сыпал» завравшегося диссертанта.

— Ну а у тебя самого есть собственная гипотеза? — спросил задетый за живое Костров.

— Есть, а как же, — невозмутимо проговорил Рузаев. — Я лично считаю, что Carthago delenda est.[1]

Ошеломленный познаниями товарища в латинском языке, Костров повертел головой и не нашелся, что ответить.

Так как на следующий день дежурить по биваку была его очередь, а от судьбы, как известно, не уйдешь, Иван решил заранее сходить к реке и набрать два ведра воды.

Закат пламенел на полнеба, предвещая ветер, глухо шумел лес, наполненный тысячерукими тенями, покинутый зверем, птицей и насекомыми. Это отсутствие животного мира действовало на нервы больше, чем паутины в лесу. Дома на краю деревни казались угрюмыми склепами, стерегущими сон покойников, и Костров, далеко не робкий по натуре, под влиянием таинственной и мрачной атмосферы засвистел.

Дойдя до речки и зачерпнув воды, он не сразу понял, что на его свист откликается довольно необычное эхо. Он остановился, перестал свистеть и прислушался. Это было не эхо. Из леса слева от тропинки доносился тихий прерывистый свист, даже не свист — писк. Он смолк почти сразу, как только Костров прекратил свистеть, и дважды возобновлялся в ответ на переливчатые рулады Полонеза Огинского. Кто-то помогал Кострову солировать.

Продолжая насвистывать, Иван поставил ведра с водой, нашел подходящий сук и метнул его в чащу, откуда доносился писк. И тут же из леса раздался вопль, похожий на тот, что поразил их в первый вечер. Он прозвучал резко и сильно, полный тоски и злобы, и Костров невольно отскочил на середину тропинки, прямо на ведра.

С минуту он прислушивался к шорохам леса, готовый бежать или драться, потом подобрал ведра и снова пошел за водой.

— Кто-то кричал? — спросил его сонный Рузаев, когда он принес воду и молча залез в спальный мешок.

— Я, — ответил Костров.

Гаспарян пришел поздно ночью, усталый, злой и возбужденный.

Костров, спавший вполсна, повернул голову в сторону негромких проклятий, доносившихся сквозь храп Рузаева, и спросил:

— Ты, Сурен?

— Спи, спи, дорогой, — отозвался Гаспарян. — Хорошо хоть в палатке пауков нет. Вот ведь дряни наплодил Господь Бог при сотворении мира! Кого он хотел этим удивить — ума не приложу.

— Что случилось?

— Да ничего особенного. Устал как собака, километров двадцать отмахал туда и обратно да еще драпал километра три…

— От пауков? — засмеялся Костров.

— Кто его знает. Где старый брод через Пожну, помнишь? Проезжали, водитель показывал… Нет? Впрочем, все равно. Темно, понимаешь, кругом, жутко — птицы молчат… А возле дороги что-то светится в кустах, как два глаза… И такая в них тоска — не передашь!.. Кинул я туда камешек…

— А оттуда как заорет! — досказал Костров.

— Точно! Как догадался? Слышал?

— Слышать не слышал, но со мной тоже произошел случай.

Гаспарян прыснул.

— Ну и мчался же я! Наверняка установил рекорд в беге с препятствиями! Ты тоже?

— Нет, я прыгнул в длину метров на семь без разбега, прямо в ведра с водой.

Они засмеялись вдвоем, всхлипывая, давясь, и хохотали до тех пор, пока не проснулся Рузаев.

— Вы что, с ума посходили? Два часа ночи, а они ржут! Анекдоты травите, что ли?

— Извини, Михаил, — сказал изнемогший Гаспарян, вытирая слезы. — Разрядка за день.

— Звонил Ивашуре?

— Звонил. Шеф передал всем привет. Завтра вечером или послезавтра утром обещал привезти комбинезоны или штормовки. Так что надо успеть составить хотя бы общую картину.

— Да, Игорь Васильич не любит туманных формулировок. — Костров выполз из спального мешка и, поеживаясь от холода, выбрался из палатки. Спустя минуту раздался его голос: — Братцы, посмотрите-ка!

— Что там еще? — всполошился Гаспарян, высовывая голову из-под полога, и тихо выругался по-армянски.

Над лесом, в стороне злополучной просеки, «заросшей» паутинами, вставало мягкое, переливчатое, серебристо-пепельное сияние.

Глава 3

Завтрак прошел в молчании.

Собирались также молча, только Гаспарян, выглядевший, несмотря на плохо проведенную ночь, как всегда, аккуратным, подтянутым и свежим, сказал Кострову:

— Иван, захвати-ка на всякий случай ружье.

Кострову не хотелось тащить на себе лишние килограммы железа, но он вспомнил свое вечернее приключение и без слов нацепил на шею ремень ивашуринской бескурковки. Рузаев лишь головой покрутил, протирая объектив своего знаменитого «Киева-10».

В лес вошли по тропинке, протоптанной ими за два дня. Не успели миновать заросли жимолости, как шедший впереди Гаспарян вдруг остановился, словно наткнулся на змею. Костров обошел его сзади и увидел в кустах, невысоко над землей, кружевную снежно-белую паутину.

— Так, — спокойно сказал Рузаев. — Пауки расширяют свои владения. Еще вчера их здесь не было.