Частица тьмы - Тери Терри

беру старомодный кусок мыла и тру, тру кожу докрасна. А потом опускаюсь на пол под струями воды и притягиваю колени к груди. Кладу голову на колени.

Так много смертей. Вспоминаю Дженну, которая защитила меня — ее прохладная тьма накрыла нас с Чемберленом и спасла от бомбы, но она погибла. Я до сих пор не могу поверить, что ее больше нет.

Столько испытаний за один день, что это просто невозможно было вынести.

Но потом появился Кай, и я поняла, что смогу справиться с чем угодно, если он рядом. Эти губы, которые Кай целовал. Эти ладони — он держал их в своих. Эти руки — они обнимали его так крепко, а теперь я могу обнимать ими только себя. Горячая вода стекает по спине, по голове, но я все равно дрожу.

Наступит вечер, и мне придется пойти на это собрание, каким бы оно ни было. Потом настанет завтра. Я буду сильной. Я завоюю доверие Ксандера, найду Келли, найду способ вызволить отсюда нас обеих.

Но не сейчас. Сейчас я разрешаю себе выплакаться. Я плачу по Спайку — я могла бы спасти его, но не спасла. Я не хотела убивать, чтобы помочь нам бежать, и что же произошло? Новые смерти. Я плачу по Дженне, которая выдавала себя за Келли — она спасла мою жизнь, мою и Чемберлена, и теперь нет и ее.

И сильнее всего я плачу по Каю, оплакиваю свои пустые объятия — сейчас, и завтра, и послезавтра; дни простираются передо мной бесконечным одиночеством, и я должна смириться с тем, что это, возможно, навсегда. Даже если я найду его сестру, простит ли он меня за все то, что я утаила от него?

Потом, когда-нибудь, я отыщу в себе искру надежды — обязательно отыщу, потому что иначе не смогу дальше жить. Но сейчас я — одно сплошное отчаяние.

5

ЛАРА

Маленькая квадратная комната, темная, без окон.

Нет, только не это, только не снова, я этого не вынесу.

Я силюсь освободиться от ремней, которыми крепко привязана к стулу, хоть и понимаю, что это бесполезно, но ничего не могу с собой поделать. Никто не поможет.

Одна стена начинает мерцать.

Бисерины пота проступают на лбу.

Я знаю, что это сон, что все происходит не на самом деле, и мне следовало бы изменить происходящее, как пытается научить меня Септа, — ведь мое подсознание под контролем?

Пламя вырывается из стены.

Я представляю распахивающуюся дверь — пожарные, пожарные шланги. Система пожаротушения таинственным образом включается и в самый критический момент проливается с потолка обильным дождем.

Но как бы я ни старалась, ничего не выходит.

Я горю, тело мое горит, я пронзительно кричу…

КРИЧУ!

Нет ни помощи, ни выхода, ни спасения… Что я кричу?

«ПРОСНИСЬ».

Команда звучит у меня в голове. Я открываю глаза, и паутина кошмара, сквозь которую я продиралась, наконец рассеивается.

Я сажусь в кровати, сбрасываю с себя ощущение тревоги. Хмурюсь. Было что-то неприятное, даже ужасное. Что же?

«Лара, подойди ко мне», — это Септа, и ее мысли этим утром окрашивает не просто обычное нетерпение; в них присутствует какое-то предвкушение или возбуждение.

Я поднимаюсь, открываю занавески. Ночная гроза прошла, мир, новый, умытый дождем, сверкает в ярких лучах утреннего солнца.

И еще кое-что новое: на поле внизу приземлился самолет.

6

ШЭЙ

«Шэй, с тобой все в порядке?» — это Елена за дверью моей спальни.

«Просто болит готова. Через минуту выйду». У меня и вправду болит голова, но эта тупая тяжесть, скорее, оттого, что я слишком много плакала, чем по какой-то иной причине. Если бы только весь мир оставил меня в покое, я бы навсегда осталась в постели и даже не пошевелилась.

Чемберлен касается моей щеки лапой, и я открываю глаза. Он трется головой о мой подбородок.

Ну, может, не навсегда. Протягиваю руку, чтобы погладить его.

«Я могу что-нибудь сделать?» — внимание Елены трогает меня, но иногда чья-то забота — совсем не то, что нужно. Это все равно, что получить разрешение оставаться в постели и плакать в подушку целую вечность. Мама всегда знала, когда надо обнять, а когда подтолкнуть. Тоска по ней вновь накатывает на меня. Как раз сейчас мне нужен пинок.

«Шэй?» — снова Елена.

«Нет, ты ничего не можешь сделать, со мной все хорошо», — отвечаю я.

Заставляю себя сесть, и головная боль усиливается. Сжимаю виски ладонями. А готова ли я? Мне нужна ясная голова. Ксандера обмануть нелегко: нельзя позволить ему увидеть, что единственная причина, по которой я здесь, — это поиски Келли и ее возвращение домой. Я должна заставить его доверять мне.

Может быть, попробовать отпроситься с собрания и остаться здесь…

Нет. Соберись, Шэй. Приведи себя в порядок. Проникни внутрь, отыщи боль и устрани ее. Не ту боль, что зовется Каем, — с ней так легко не справиться, да и не стоит. Но совладать с физической болью мне по силам.

Я закрываю глаза, сосредоточиваюсь и отправляюсь внутрь себя, чтобы пройти путь вместе с моей бегущей по жилам кровью. Как и всегда, это требует полного внимания, так что внутренняя концентрация отвлекает меня от себя самой или, по крайней мере, от эмоций. Уже само это проникновение успокаивает бурю в душе и вовлекает меня в водоворот кружащихся кровяных клеток, молекул, атомов, частиц — частиц, которые становятся волнами, волнами исцеления. Я успокаиваю и смягчаю припухшие веки, распухший нос, покрасневшую кожу; направляю разум и тело в русло бодрствования и жизнерадостности. И в качестве дополнения легкая настройка трансмиттеров, что несколько повышает уровень серотонина в крови. Такого рода умение было бы незаменимой вещью для психиатра: не потребовалось бы никаких антидепрессантов, всего лишь немножко покопаться в мозгу пациента.

Я открываю глаза, когда уже готова посмотреть миру в лицо. По крайней мере, этому крайне странному его уголку.

Встаю, надеваю через голову свежую тунику. После долгого душа я с облегчением обнаружила, что для нас приготовлена чистая одежда: белые туники, черные леггинсы. Почти что форма вместе с прохладным ощущением золотой подвески на шее.

Открываю дверь и обнаруживаю в коридоре Ксандера. Он одет почти так же, только его туника голубого оттенка, который подчеркивает цвет его глаз. Ни Елены, ни Беатрис не видно.

— Они ушли вперед с Септой, — говорит он, отвечая на мой невысказанный вопрос.

— Я опоздала?

Он качает головой.

— Нет. Я подумал, что нам нужна