Карел Чапек - Первая спасательная

Станда молчит и что есть силы прижимает руку к телу.

- Ну-ка, -доктор оборачивается и берет у Станды термометр. - Так, ничего. Все в порядке. А вот эти газеты прислал вам почитать господин Хансен. В одиннадцать... отправляйтесь на перевязку.

Станда барином лежит в белой постели и роется в груде газет. О чем только не позаботился Хансен, думает он, преисполненный благодарности; действительно, сего стороны это... Ну, разве можно было ожидать?! Станда не читает газет, а просто радуется, что их так много. Интересно, есть ли что-нибудь о катастрофе на шахте "Кристина" в этих больших пражских газетах?

Есть, конечно, и очень много! И короткие заметки, и более пространные статьи, а вот даже заголовок: "Шахта смерти"! "Кристина" потребовала новых кровавых жертв! Возмущение шахтеров, и настойчивые жалобы на недостаток мер по охране безопасности. Успокоительные объяснения управления бассейном. В парламент подан срочный запрос. Министерство посылает чрезвычайную комиссию для расследования..." (Значит, было очень серьезное дело, - изумляется Станда, и от этого его гордость еще увеличивается.) "Спасательные работы на северном участке ведутся безостановочно днем и ночью, -читает Станда с взволнованно бьющимся сердцем. - Есть надежда, что шахтерам, работающим с беспримерной самоотверженностью, удастся спасти заживо погребенных товарищей. Это, как мы уже сообщали, десятник Иозеф Мадр - отец троих детей, крепильщик Ян Рамас, имеющий одного ребенка, и Антонин Кулда - отец семерых детей". "Героическая борьба под землей, - читает Станда в другом месте и одобрительно кивает головой.- Рискуя жизнью, спасательные команды бросаются в обвалившиеся шахты".

(Это не шахты, - поправляет Станда, - а горизонтальная выработка; но остальное-истинная правда, то-то ребята рты разинут!) "В ходе спасательных работ на самом опасном участке особенно отличился юный герой..." Станда сел, моргая, и сердце у него замерло.

Постой, постой: сначала вздохни поглубже и тогда читай: "...на самом опасном участке особенно отличился юный герой..." Ну, спокойно же, спокойно!

И Станда, наморщив лоб, медленно читает почти по слогам: "...особенно отличился юный герой, семнадцатилетний откатчик Станислав Пулпан, получивший тяжелое ранение; затем шахтеры Вацлав Брунер и Ант. Голый, помещенные в больницу после отравления рудничным газом..." Вот оно: "...юный герой Станислав Пулпан..." - написано черным по белому, и ничего другого отсюда не вычитаешь! Значит, вот как, - и "юный герой" от слабости вынужден лечь. Черт побери, кто это им сообщил! И что скажет команда?.. Делаешь неслыханную глупость, хватаешься за обшивку руками... а в газетах пишут - герой! Теперь вся первая спасательная поднимет Станду на смех; хорош "герой", нечего сказать, пальцы прищемил, вместо того чтобы вагонетку катить, как положено! Деда Суханека засыпало, а он снова туда лезет; и он, видишь ли, вовсе не герой.

Или Мартинек. Ему на голову балка свалилась, а Мартинек почесался только и говорит, вот, черт возьми, силища какая, и снова как ни в чем не бывало берется за работу; и никто его героем не называет. А Станда валяется тут как барон и яички жрет-"герой", ничего не скажешь! Станде до ужаса совестно перед бригадой, он готов разреветься от стыда. Что ребята-то подумают - любой из них сделал в сто раз больше, - и это животное Матула, и горлопан Пепек; надо же, чтоб как раз с ним, со Стандой, это случилось!

Станда лежит уничтоженный, уставясь в потолок, руку дергает, она болит, но все равно, так ему и надо.

Что, собственно, я сделал геройского?-думает он пристыженно. Все время трусил! От страху чуть в штаны не наложил, с грехом пополам вывез несколько несчастных вагонеток; а потом по глупости, потому что до сих пор в шахте не пообтерся, взял и подставил лапы... и к тому же Хансену дорогу загородил тот еле отскочить успел! Это они называют геройством; а вот пойти с отбойным молотком в обрушенный штрек и обливаться потом в маске, как Адам или болтливый дед Суханек, - это не геройство, а всего лишь "самоотверженная работа". Станда подносит к глазам свою забинтованную левую руку. Вот оно-все твое геройство, на, подавись! И Станда почти с мстительным чувством колотит изуродованной рукой по груди. Вот тебе, пусть хоть больно будет! Господи Иисусе! Станда тихо взвыл от безумной боли и запихал в рот угол подушки, чтобы никто не.услыхал; из глаз градом брызнули слезы.

- К вам гости, - предупредительно говорит кто-то в дверях.

"Юный герой" быстро сел и вытер слезы.

- Кто... кто?

В дверях стоит толстая сестра, и вид у нее почти торжественный. Только бы не из ребят кто-нибудь,в ужасе думает Станда. Но уже издали доносится благоухание, и в комнату, склонив длинную шею, входин госпожа Хансен. В руках у нее большая охапка тяжелых роз, и она, остановившись посреди комнаты, ищет что-то взглядом.

- Стул! - спохватывается толстая сестра; вернувшись через минуту со стулом, она ставит его у постели Станды.

А Станда, открыв рот, таращит глаза на молодую шведку; он даже не замечает, что у него все еще текут слезы из глаз. Боже, как она прекрасна!

Госпожа Хансен порывисто села.

- Это вам, - сказала она по-немецки и торопливо положила розы Станде на одеяло. - За то, что вы сделали... что вы хотели сделать для Акселя. Благодарю вас.

Она говорила быстро, она все делает слишком быстро, и Станда еле успевает следить за ее речью.

Только теперь она подняла голову и улыбнулась; Станда поспешно поправил рубашку, распахнувшуюся на груди, и что-то пробормотал, но госпожа Хансен бросила на него взгляд, полный пристального внимания.

- Вам больно! Ложитесь, сейчас же ложитесь!

- Neiii, nein! - запротестовал Станда.

- Вы должны лечь! Аксель мне рассказал, что вы хотели удержать балку у него над головой... Это так мило с вашей стороны! Он мне и раньше о вас говорил - он часто о вас говорил. Аксель это... ну, вы ведь знаете и сами... - Она опустила глаза. - Я рада, что здешние рабочие его так любят. Он... ужасно славный, правда?

- Ja, - вздохнул счастливый Станда и натянул на себя одеяло до самого носа, чтобы не было видно, что он не брит.

- Он как маленький мальчик. Ведь вы его знаете. Аксель - настоящий ребенок. Когда вы с ним познакомитесь ближе... Вы, конечно, знаете, что он работает над каким-то изобретением для шахт?

- Ja.

- Ночи напролет, ночи напролет сидит и чертит; а днем торчит в шахте... Он ни за что не хотел показать мне, как там под землей. Не хочет взять меня с собой; говорит, шахтеры этого не любят, я имею в виду женщин в шахте... Это правда?

- Ja.

- Должно быть, там ужасно, в шахте. Я была учительницей; у меня было в школе двадцать чeловек детей, в горах над Вассияуре, совсем за Полярным кругом, знаете, где одни только олени и гномы; там я учила читать вот таких маленьких лапландцев. Они были удивительно милые и лукавые. Вы любите детей?