Виктор Гончаров - Век гигантов

— Значит, вы заблуждались, — сказал свое слово Николка. — И не знаю я, почему вы говорите о каком-то грубом материализме, когда здесь, судя по вашему рассказу, самый настоящий — чистой воды — жизненный материализм. Почитайте Генриха Эйльдермана «Первобытный коммунизм и первобытная религия», и вы скажете, что иначе никак нельзя представить отношений в первобытном человечестве, как только основанными на взаимных материалистических интересах.

— Эйльдермана я не читал, — сознался Скальпель, — и вряд ли теперь удастся прочитать его, но дело не в этом. Я вам рассказал все без утайки и повторяю еще раз, что вы не должны вмешиваться… Это должно разрешиться само собой, без нашего участия.

— Во что вмешиваться? — переспросил Николка, не желая давать слово на неясное требование.

— Вмешиваться в семейные отношения…

— Ага! В семейные отношения не буду вмешиваться. Даю слово.

10

«Эх, олкки жълон!..». — Плиоценщики выражают желание вернуться к своим старикам. — Заготовка продовольствия. — Охота па лошадей. — Революция в быту плиоцена. — Друзья устраиваются на зиму в пещере. — Социологический спор между фабзавуком и медиком. — Второе пари Скальпеля

— Ну, ребятки, — на другой день рано утром сказал Николка дикарям, — собираемся на охоту — на мргайю. Будем ловить много-много крупных зверей, много мрга. А потом пойдем — значит, и-и, — к вашим птарам, матрам и джанкам, у кого они есть…

Скальпель нежился в пещере, выжидая, когда пройдет утренняя свежесть; поэтому оратор, не боясь быть разоблаченным, был откровенным:

— Мы захватим с собой птаров, матров и прочий балласт и тогда айда на вашу родину. Понятно? И-и туда — татра, — и он махнул рукой на юг.

Дикари взвыли восхищенные, воем подтверждая, что, хотя оратор выражался крайне темно и причудливо, они все же понимают его. Вслед за дикарями взвыли и собаки, почуявшие в криках своих друзей радость предстоящего разгула по широким степям, по крутым горам, по непролазным дебрям…

— Да, — продолжал Николка, — уйдем за мра и гири… Скальпелю натянем нос и старикам тоже. Стариков ваших я понимаю отлично и сочувствую им: они пекутся о себе, но одновременно — невольно, конечно — и о сохранении коллектива. Не будь стариков, вы давно бы разбежались в разные стороны. Скальпеля я тоже понимаю, но не сочувствую: он принципиальный противник всяких революций и, в особенности, революций общественных. Я ему дал слово, что в ваши семейные отношения вмешиваться не буду, и я сдержу это слово, потому что у вас семьи нет, а есть орда, но я все-таки вмешаюсь в ваши возрастные отношения, в отношения между стариками и молодежью… Со стариками, без сомнения, нам придется немного повоевать, а если они откажутся идти, мы их просто свяжем и погрузим на Дудушку…

— Мы должны заготовить много мяса — «мса», много плодов — «пъла» — и всякой другой растительной пищи. Мы должны дождаться, когда выпадет белый снег — «пандъра сии», когда вода — «уда» — сделает «крак»[19]; тогда мы перейдем Волгу, вот эту «ръкха», и дунем на юг, где жарит солнце, где народищу — уйма и где весело жить, эх, елки зеленые!..

— Эх, олкки жълон!.. — подхватил проказливый Ург, давно смотревший непосредственно в рот чудаку Къколе.

— Эх, олкки жълон!.. — покатилось по всем охотникам, и это восклицание с тех пор стало ими применяться универсально: наступит ли кто ногой на колючку, промахнется ли из лука в зверя, попадет ли — все равно «олкки жълон!»

В полдень, вернувшись с богатой охоты (тур, медведь и два оленя), Николка объявил Скальпелю о желании краснокожих вернуться в орду.

— Это вы их подбили… — подозрительно заметил медик.

— Каюсь, — сказал Николка, — мне очень хочется побывать у них в гостях.

— Но… — предостерег Скальпель. — Слово?..

— Мое слово крепко, — усмехнулся Николка и, чтобы его потом не укоряли в вероломстве, повторил торжественно: — В семейные отношения — ни-ни…

— Ну, то-то же, — успокоился медик. — А желание ваше приветствую.

— Но мы думаем сначала запастись продовольствием, — сказал Николка.

— Это вы думаете, — поправил его медик. И он был, конечно, прав, так как дикари жили изо дня в день и о возможностях делать запасы даже не подозревали.

— Впрочем, это все равно. Приветствую. Давно нужно было. Наступает зима, охотиться становится труднее.

Скальпель дал согласие за себя, за трех раненых и за Эрти, что они все мясо, приносимое охотниками, будут регулярно, каждый день, коптить, сушить и засаливать. Кроме того, он пообещал научить своих пациентов выделывать снятые с животных шкуры, чтобы впоследствии из них нашить зимней одежды. Последнее было не лишним — у дикарей в выделке шкур господствовал самый примитивный способ: они сначала очищали их кремневыми скребками от мяса, жира и сухожильных растяжений, затем сантиметр за сантиметром пережевывали, обильно смачивая слюной. Таким способом много шкур не выделаешь, и желающих на эту работу находилось всегда мало.

Один за другим — целую неделю — тянулись трудовые дни. Горы сушеного, копченого и соленого мяса заполнили пещеру. Фрукты и ягоды, собираемые охотниками между делом по настоянию Николки, тоже составили солидные запасы. В сознание дикарей еще не проникло оправдание таким громадным запасам, тем не менее охотились они, не зная усталости и не ослабляя пыла, с утра до глубокой ночи. Не отставал и Скальпель со своими пациентами: также с утра и до ночи пылали на дворе огромные костры и циклопическая печь-плита, на которых производилась заготовка впрок мясной и растительной пищи.

Седьмой день недели, по обоюдному соглашению, Скальпель и Николка решили отвести под праздничный отдых. К этому дню ученый медик готовил какой-то «грандиознейший» сюрприз, которому так и не пришлось осуществиться, потому что еще более грандиознейший сюрприз в этот день преподнесла друзьям природа.

На заре, когда еще туманы плотной молочной завесой висели над землей, вышел из пещеры Мъмэм, чтобы посмотреть: не сделалось ли с водой «крак». Примчался он обратно сломя голову, будто и вода сделала «крак», и все на свете «кракнуло». Еще все спали, и всех он безжалостно растолкал, в самое ухо выпалив каждому азартным шепотом:

— Акьъву!.. Акьъву!.. Акьъву!..

С кинематографической быстротой повыскакивали дикари из-под теплых шкур и, как были нагишом, попрыгали во двор. «Акьъву» значило «конь» и еще значило вот что.

Давно краснокожие вожделенно посматривали на Николку, постоянно сопровождавшего их на охоте верхом, и ждали они только удобного случая, чтобы самим «объакьвиться», олошадиться. Если необходимости в запасах они не могли осознать, то преимущество конного охотника перед пешим понимали великолепно: все, что вело к облегчению в способах добывания пищи, ими усваивалось прекрасно.