Евгений Филимонов - Время льда и огня

Умиротворяюще горел, светился камелек под чайником, но я все посматривал на уровень топлива — он полз вниз, незаметно для глаза, но полз вниз.

— Очень много интересов сходится здесь, в атом деле… — продолжал Наймарк. — Огромные силы столкнулись, что и говорить, и каждый отдельный человек тут — песчинка. Но бывает, бывает такое, что песчинка, попав на вал, может его остановить — огромный вал всего одна песчинка, камешек…

— Сотрет в порошок, — разрушил я его сравнение.

— Может статься. Всякое бывает, — неожиданно легко согласился старикан.

Мы стали укладываться на ночлег. В ткань палатки снаружи мягко ударила поземка. Вообще, ветер здесь был постоянный, так называемый «стоковый ветер» — как объяснил Наймарк; холодный воздух с ледового плоскогорья «стекал» вниз, на равнину, но здесь это не имело сходства с пургой, скорее походило на обычную снежную погоду.

В тот вечер я долго не спал, лежал — руки за голову, — глядя сквозь небольшое пластиковое оконце в кровле, где звезды плясали, плавали в струях теплого воздуха из нашей трубы-вытяжки. Вообще здесь стало теплей во всех отношениях.

Наутро мы собрали поклажу — ее, как всегда, оказалось больше, чем ожидалось, — и распределили ношу. Наймарк, покалеченный, выпадал из числа активных носильщиков, он мог тащить лишь сущие пустяки, и, обсудив с Нормой сложившуюся ситуацию, я решил сделать волокушу из снегового поддона, а рюкзаки, таким образом, немного разгрузить. Тем более, путь лежал под уклон, все время под уклон, вплоть до бывшего русла исчезнувшей речки Изанга. Мы еще раз окинули взглядом исполинский обрыв, остававшийся у нас за спиной, и двинули вперед по равнине, обильно усеянной валунами и обломками скал.

В пути Наймарк несколько раз проверял маршрут: теперь это было куда важнее, чем на леднике, ведь у нас осталось в обрез припасов и двигались мы на своих двоих, совсем как во времена Скотта и Амундсена, а пройти оставалось еще километров с двадцать… Но слабый уклон все-таки давал о себе знать: тащить громоздкую волокушу стало легче, в некоторых местах можно было даже скатываться.

Несколько раз мы выходили на поверхность, образованную глетчерами, — вытекшая когда-то талая вода из-под ледника создавала широкие плоские наледи с округлыми краями, по которым было легко идти, особенно когда ветер в спину. Но открытой воды мы нигде не заметили. При взгляде назад было видно, что грандиозный Скалистый барьер здорово отодвинулся в тыл, но все еще отчетливо очерчивался в свете луны, кроме того, стала видна отсюда белая шапка поверхности самого ледника. Мы все шли и шли, удаляясь от ледового массива.

К полудню мы решили стать на привал в приютном, затененном от ветра высокими валунами закутке; не разводя походного камелька (экономия), перекусили консервами, разогретыми под теплыми куртками, и всего лишь после двадцатиминутного привала опять снялись, пустились в путь. После сотен километров пути, проделанного там, на плоскогорье ледника, было дико и непривычно ставить себе ориентиры, вроде дальнего валуна, похожего на палец, — да на снегоходе мы бы вихрем домчали до него, обогнули и устремились бы дальше, оставляя за собой широкий рубчатый след, а тут мы брели уныло и неспешно до этогo валуна, затем до следующего снегового холмика, — усталая, измученная Норма, старина Эл со сломанной рукой, ну и, наконец, я, запряженный в неуклюжий вьюк волокуши.

Это напомнило мне самый первый день рейда после насосной: тогда было еще хуже — мы передвигались безо всяких лыж. У Португала была своя система подготовки закаленных кадров, — интересно, придерживается ли он ее теперь, если только остался жив?

Мы все шли и шли в том же порядке, уже непонятно сколько часов, когда Норма вдруг остановилась — я решил, что от усталости, и не удивился бы, — но она подозвала меня и Наймарка жестом, будто нас кто мог услышать, и показала куда-то вперед, за холмик, сплошь усеянный валунамию. Сперва я долго не мог разобрать, что именно остановило ее внимание, затем как-то внезапно и я, и Наймарк «поймали» поразивший ее абрис. Это было то, что никак невозможно спутать ни с какой природной формой. Геликоптер. Но в таком положении, в каком геликоптеры никогда не бывают по доброй воле: на боку, со скособоченным ротором.

Он отстоял от нас метров на триста, и среди черневших валунов его очень легко можно было не заметить.

— Так, — сказал я, — а говорили, что авиации здесь быть не может: ночники и так далее…

— Да, не похоже, что они, — поддержал Наймарк. — Патрули отсюда далеко… Подойти, что ли? На мой взгляд, он подбит давненько.

Мы давали большой крюк, да и лежала погибшая машина в труднодоступном месте, но не мешало выяснить, отчего же в здешних малолюдных местах падают и разбиваются вертолеты. И как только мы доплелись до него — до среднего десантного геликоптера без опознавательных знаков и надписей, — сразу все стало ясно: его поразила прямо в брюхо ракета из портативной наплечной установки, какая в свое время придавалась каждой роте. Оперение ракеты еще торчало из днища, а внутри, надо полагать, все было начисто выжжено термитным взрывом: ракеты эти отличаются особой свирепостью. Но дело давнее — что могло гореть, давно сгорело, что мог сорвать ветер, сорвано. Мы с Наймарком вынесли заключение: этот неудачный воздушный десант мог иметь место лет пять назад, не раньше. Кто это был — для нас так и осталось тайной.

Погнутые лопасти слегка вздрагивали от ветра, снежок лежал на корпусе геликоптера и внутри него — это было видно сквозь выбитые иллюминаторы.

— Знаете, что я думаю, — вдруг подключилась Норма. — Может, это и ни на чем не основано, только нам следует, пожалуй… Следует оставить оружие.

Мы с Наймарком переглянулись.

— Норма, а при чем здесь…

— При том, что это работа автоматической установки, — (признаться, я и сам склонялся к такому выводу), — и кто знает, что еще может быть упрятано в этих валунах. Вполне вероятно — и детекторы оружия. Так что лучше его где-нибудь спрятать.

— Но…

Я хотел сказать, что оружие нам досталось по счастливой случайности и теперь оно — единственная гарантия, в случае чего, нашей жизни и свободы. Но вот поди ж ты — сама мысль, что сейчас можно будет облегчить волокушу на целых двадцать килограммов! Да и спрячем-то недалеко, километров семь осталось, и у приметного места, у сбитого вертолета… Словом, я уже готов был согласиться, лишь с одним негласным условием: я ни в коем случае не расстанусь с моей тайной находкой из кассы одежного магазина, уж пистолет-то себе оставлю! Вряд ли какой-нибудь полевой детектор сможет его уловить, они настроены на автоматы и на что побольше, а поддержка надежного «вальтера» никогда не помешает. И потому я с огромным удовольствием извлек большой брезентовый мешок с автоматами (наследие майора) и табельным кухонным ружьецом. Мы двинулись от погибшего вертолета почти налегке — я-то уж точно.