Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

– То есть, цитата, отсутствие дисциплины и уважение к власти из декадентских семидесятых.

– Если не заткнешься, посажу тебя на крышу этого лифта и там и оставлю.

– Наверное, звучит реакционно, знаю. Но мы же все это чувствуем. Мы изменили свое отношение к себе как к гражданам. Мы перестали считать себя гражданами в старом смысле слова, то есть винтиками в чем-то большем и бесконечно более важном, перед чем мы все несем серьезную ответственность. Зато по-прежнему считаем себя гражданами в смысле благополучателей – мы как американские граждане отлично знаем о своих правах и об ответственности страны перед нами, и о своей гарантированной доле американского пирога. Теперь мы считаем себя едоками пирога, а не пекарями. Так кто печет пирог?

– Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя…[68]

– Теперь пирог пекут корпорации. Они пекут, а мы – едим.

– Наверное, отчасти из-за своей наивности я не хочу говорить об этом в политических категориях, хотя это, наверное, неизбежно политическая тема. Просто произошло что-то важное, когда мы, каждый для себя, решили, что можно спокойно отречься от индивидуальной ответственности перед общим благом, чтобы об общем благе болела голова у правительства, пока мы занимаемся своими индивидуальными своекорыстными делами и удовлетворяем свои разные аппетиты.

– В этом явно можно отчасти винить корпорации и рекламу.

– Вот только я не считаю корпорации гражданами. Корпорации – это машины по производству прибыли, для того они и создаются. Глупо приписывать корпорациям гражданские обязанности и моральную ответственность.

– Но весь темный гений корпораций в том, что они разрешают индивидуальное вознаграждение без индивидуальных обязанностей. У рабочих есть обязанности перед начальством, у начальства – перед гендиректором, у гендиректора – перед советом директоров, у совета директоров – перед акционерами, то есть теми же покупателями, кого корпорация кинет при первой же возможности ради прибыли, а прибыль распределяется в виде дивидендов между теми самыми акционерами/покупателями, которых они нагибают ради себя. Какой-то прямо ураган перекладывания ответственности.

– Ты забываешь профсоюзы, отстаивающие труд и взаимофонды, и влияние Комиссии по ценным бумагам на надбавку биржевого курса акций к базисному.

– Ты истинный гений нерелевантности, Икс. Мы тут не на семинаре. Девитт пытается подойти к какой-то сути.

– Корпорации – это не граждане, не соседи и не родители. Они не могут голосовать или служить в армии. Они не заучивают Клятву верности. У них нет души. Это машины прибыли. Меня это не смущает. Но, по-моему, абсурдно возлагать на них моральные или гражданские обязанности. Их единственная обязанность – стратегическая, и, хоть они бывают очень сложными, по своей сути это не гражданские лица. Меня не смущает, когда правительство исполняет функцию совести для корпораций, обеспечивает соблюдение законов и норм. Смущает меня, что теперь будто бы и мы как отдельные граждане переняли этот подход корпораций. Что наше главное обязательство – перед самим собой. Что если что-то законно и не имеет непосредственных практических последствий для нас, то пожалуйста, делай что угодно.

– Я жалею об этом разговоре все больше и больше. Это просто… вы любите кино?

– А то.

– Шутишь, что ли?

– Ничто не скрашивает дождливый вечер так, как «Бетамакс» и хороший фильмец.

– Допустим, выявлено, что рост насилия в американском кино коррелирует с повышением уровня насильственных преступлений. Я имею в виду, допустим, статистика не просто намекает, а убедительно демонстрирует, что растущее число жестоких фильмов вроде «Заводного апельсина», «Крестного отца» или «Экзорциста» имеет причинно-следственную связь с ростом беспредела в реальном мире.

– Не будем забывать «Дикую банду». К тому же «Заводной апельсин» – британский.

– Заткнись.

– Но только дай определение «жестоких». Ведь каждый понимает это совсем по-своему?

– Сейчас выкину тебя из этого лифта, Икс, я тебе богом клянусь.

– Чего бы мы тогда ожидали от голливудских корпораций, которые снимают фильмы? Мы бы правда ожидали, что их будет волновать влияние фильмов на насилие в культуре? Может, мы бы вставали в красивые позы и слали ругательные письма. Но корпорации, несмотря на всю пиар-брехню, ответят, что у них бизнес, они зарабатывают деньги для акционеров, им плевать с высокой колокольни на то, что какие-то там статистики говорят об их продукте, если только правительство не вынудит их снизить уровень насилия.

– А это упрется в Первую поправку, и нешуточно.

– Не думаю, что голливудские студии принадлежат акционерам; думаю, большая часть принадлежит родительским компаниям.

– Или если только – что? Если обычные кинозрители перестанут ходить толпами на ультражестокие фильмы. Киношники скажут, что делают то, для чего и придуманы корпорации: отвечают на спрос и зарабатывают, сколько разрешает закон.

– Прям очень скучный разговор.

– А иногда самое важное скучно. Иногда это работа. Иногда самое важное – не произведения искусства для твоего развлечения, Икс.

– Я хочу сказать вот что. И прости, Икс: если бы я знал, о чем говорю, сказал бы быстрее, но я не привык об этом говорить и никогда не умел даже переложить смысл в слова хотя бы в мало-мальском порядке – это все обычно скорее как торнадо у меня в голове, пока я еду утром и думаю о рабочих задачах на день. Примером с кино я хотел сказать только одно: снизит ли статистика желание людей ходить толпами на ультражестокие фильмы? Не снизит. И вот в чем безумие; вот что я имею в виду. Что бы мы делали? Мы бы ныли из-за проклятых бездушных корпораций, которым плевать на состояние нации, лишь бы подзаработать. Кто-нибудь написал бы редакторскую колонку в «Джорнал Стар» или даже письмо своему конгрессмену. Мол, придумайте закон. Регулируйте такие вещи, сказали бы мы. Но вот вечер субботы – и люди все равно пойдут на любой чертов жестокий фильм, который им хочется посмотреть со своей миссис.

– Они как будто ждут, что правительство будет родителем и отнимет опасную игрушку, а до тех пор будут с ней спокойно играться. Причем с игрушкой, опасной для других.

– Они не считают ответственными себя.

– По-моему, изменилось то, что люди не видят личную ответственность. Не считают, что это их личная, индивидуальная покупка билета на «Экзорциста» и повышает тот спрос, из-за которого корпоративные машины снимают все более и более жестокие фильмы, чтобы этот спрос удовлетворить.

– Они ожидают, что правительство что-нибудь сделает.

– Или что корпорации вдруг отрастят душу.

– Это очень хороший и понятный пример, мистер Гленденнинг, – сказал я.

– Не уверен, что «Экзорцист» тут правда подходит. «Экзорцист» не такой уж жестокий, скорее противный. Вот «Крестный отец» – жестокий.

– Так и не посмотрел «Экзорциста» – миссис Джи