Фрэнк Герберт - Небесные творцы

– Ты сердишься на меня, – заметил Келексел. – Почему? Я снисходителен к твоим капризам.

Вместо ответа она повернулась к пульту управления репродьюсера, передвинула контрольные рычажки. Щёлкнули переключатели. Аппарат загудел.

“Как ловко она пользуется своей игрушкой, – подумал Келексел. – Очевидно, она проводит за ней больше времени, чем я подозревал. Какая уверенность в движениях. Но когда же она успела приобрести все эти навыки? При мне она никогда не пользовалась репродьюсером. Я проводил с ней всё своё свободное время. Видимо, быстрее для смертных время течёт. Как долго она находится со мной по её меркам? Примерно четвёртую часть цикла её беременности или немного больше”.

Он с интересом подумал, как: в действительности она ощущает находящегося внутри неё ребёнка. Примитивные существа хорошо чувствуют состояние собственного тела, те жизненные процессы, которые происходят внутри них. Они могут узнать многое, не прибегая к специальным устройствам для обследования своего организма. Какой-то первобытный инстинкт, которым они обладают, даёт им информацию изнутри. Тогда, может быть, причиной её злости является их потенциальный наследник?

– Смотри, – произнесла Рут.

Келексел сел прямо, сконцентрировал своё внимание на сцене – священном овале, где возникают полу-люди Фраффина и разыгрывают свои сценки. Там сейчас двигались фигуры – большие первобытные Чемы. Келексел неожиданно припомнил одно суждение о продукции Фраффина. “Это театр марионеток, которые кажутся более живыми, чем мы сами”. Да, эти создания всегда производили эмоциональное и физическое впечатление, которое было сильнее естественного ощущения жизни.

– Это мои родственники, – сказала Рут. – Брат и сестра моего отца. Они приехали на суд. Это номер в мотеле, где они остановились.

– Мотель? – Келексел соскользнул с постели, подошёл к Рут и встал позади неё.

– Временное жилище, – пояснила она. И подвинулась ближе к пульту управления.

Келексел оглядел помещение. В освещённом пространстве была видна комната с выцветшими, когда-то каштановыми, стенами. Тощая женщина с соломенными волосами сидела на краю кровати с правой стороны. На ней был розовый халат. Рукой, на которой отчётливо проступали набухшие вены, она прижимала к глазам мокрый от слез платок. Она выглядела такой же блеклей, как и вся обстановка – усталые невыразительные глаза, впалые щеки. Очертаниями головы и тела она напоминала Джо Мёрфи. Глядя на неё, Келексел подумал: неужели Рут когда-нибудь станет такой же. Нет, конечно нет. Глаза женщины смотрели из глубоких тёмных впадин под тёмными бровями.

Перед ней стоял мужчина.

– Так что, Клоди, – сказал мужчина, – не припоминаешь ничего…

– Я не могу заставить себя вспомнить, – ответила она, всхлипывая.

Келексел проглотил слюну. Он чувствовал, что его тело мысленно переносится в комнату, где находятся двое этих существ. Это было жуткое ощущение – отталкивающее и вместе с тем притягивающее. Сверхчувствительные нити проекционной паутины передавали удушливый сладкий запах, исходивший от женщины. Он вызывал тошноту.

– Я помню, Джои отправился один – маленькое белое пятно в темноте. А потом он завопил: “Джои! Берегись, сзади тебя страшный ниггер!”

– И Джои побежал! – воскликнул Грант. – Да, я помню.

– Он поскользнулся и упал в грязь.

– Он вернулся весь грязный, – сказал Грант. – Я помню. Он усмехнулся.

– А когда па обнаружил, что Джои надул в штаны, он взял ремень для правки бритв. – Голос Клоди потеплел. – Джои был такой милый малыш…

– Да, а па был крутой парень, это точно.

– Какие забавные вещи ты иногда вспоминаешь, – заметила она.

Грант подошёл к окну, отодвинул каштановую занавеску. Повернувшись, он продемонстрировал своё лицо – он был похож на Рут, только гораздо массивнее. По лбу у него тянулась горизонтальная линия – след от шляпы – под ней лицо было тёмным, а часть лба над ней – совершенно белой. Его глаза были спрятаны в тёмных провалах под выцветшими бровями. Тёмные узловатые вены виднелись на руках.

– Вот уж, действительно сухие места, – сказал он. – Ни одного зелёного листка не видно.

– Я не могу понять, почему он сделал это, – сказала Клоди.

Грант пожал плечами.

– Он был странный, наш Джои.

– Послушай, что ты говоришь! – Она вздрогнула. – БЫЛ странный. Как будто, его уже нет.

– Думаю, можно сказать, он уже мёртв. – Грант покачал головой. – Или он умрёт, или его поместят в сумасшедший дом. Это, по-моему, одно и то же.

– Я слышала, ты много болтал о том, как и что происходило, когда мы были детьми, – сказала она. – Как думаешь, было тогда в нашей жизни что-нибудь такое, почему он сейчас… смог так поступить?

– А, по-твоему, что могло повлиять?

– А то, как па с ним обходился.

Грант нашёл торчащую из занавески ниточку. Он оторвал её и обмотал вокруг пальца. Сверхчувствительная паутина передала закипающий в нём гнев. (Келексел не мог понять, зачем Рут показывает ему эту сцену. Он знал, что она испытывает боль, глядя на происходящее, но не мог объяснить, как сна может обвинять его в чём-то или сердиться на него из-за этой сцены.)

– Однажды мы поехали в деревню, послушать хороших чёрных певцов, – неожиданно сказал Грант. – В фургоне, запряжённом мулами, помнишь? Джои не хотел ехать вместе со всеми. Он был страшно зол на па за что-то. Но па сказал, что он ещё слишком мал, чтобы одному оставаться дома.

– Тогда ему было уже девять лет, – со вздохом заметила она.

Грант подошёл, будто ничего не слышал.

– А потом Джои отказался выйти из фургона, помнишь? Па сказал: “Выходи, парень. Разве ты не хочешь послушать этих негров?” А Джои ответил: “Я лучше останусь с мулами и фургоном”.

Клоди кивнула.

Грант выдернул ещё одну нитку из занавески. Ещё раз взглянув в окно, он сказал:

– Я слышал не раз, как ты говорила, когда не хотела куда-нибудь ехать: “Мне лучше остаться с мулами и фургоном”. Теперь уже половина графства так говорит.

– Джои был такой, – сказала она. – Всегда хотел остаться один.

Губы Гранта сложились в грубую ухмылку.

– С Джои всегда могло случиться всё, что угодно.

– Ты был при том, как он уходил из дома?

– Ага. Это было сразу после того, как ты вышла замуж, точно? Па продал Джои лошадь, которая все лето возила лес, купленный у старого Бедного Джона Викса, шурина Неда Толливера.

– Ты видел драку?

– Я как раз присутствовал при этом. Джои назвал па обманщиком и вором. Па пошёл за своей дубовой палкой, но Джои оказался быстрее. Ему тогда было семнадцать, и он был очень здоровый. Он так хватил па дубинкой по голове, как будто хотел убить его. Па повалился, как молодой бычок на бойне. Джои вытащил деньги, которые па получил за лошадь, у него из кармана, взбежал по лестнице в дом, собрал чемоданчик и ушёл.