Джон Уиндем - Мидвичские кукушки

Но ничего не случилось. Все действительно продолжалось не более получаса.

Как только собрание закончилось, я заметил, что Зеллаби быстро выскользнул из зала. Ожидая, пока мы выйдем, он стоял на ступеньках снаружи. Со мной Зеллаби поздоровался так, словно мы расстались лишь несколько дней назад.

– Как вы здесь оказались? Я думал, вы в Индии, – сказал он.

– В Канаде, – поправил я и объяснил, что меня привез сюда Бернард. – Здесь я случайно.

Зеллаби повернулся и взглянул на Бернарда.

– Удовлетворены? – спросил он.

Бернард слегка пожал плечами.

– А что еще? – загадочно спросил он.

В это время мимо нас прошли юноша и девушка и зашагали по дороге сквозь расступающуюся толпу. Мельком взглянув на их лица, я с изумлением уставился им в спины.

– Ведь это не могут быть… – начал я.

– Они самые, – сказал Зеллаби. – Видели их глаза?

– Не может быть! Им же всего девять лет!

– По календарю – да, – согласился Зеллаби.

Я продолжал смотреть им вслед.

– Но это… это невозможно!

– Невероятное, как вы помните, оказывается в Мидвиче вполне реальным гораздо чаще, чем в других местах, – заметил Зеллаби. – Невероятное мы теперь воспринимаем сразу. К немыслимому привыкнуть труднее, но мы научились и этому. Разве полковник вас не предупреждал?

– Между делом, – сказал я. – Но эти двое! Они выглядят лет на шестнадцать-семнадцать.

– Я уверен, что физически им столько и есть.

Я продолжал смотреть на Детей, все еще не в состоянии в это поверить.

– Если вы не торопитесь, давайте зайдем к нам и выпьем чаю, – сказал Зеллаби.

Бернард, бросив взгляд на меня, предложил воспользоваться его машиной.

– Хорошо, – согласился Зеллаби, – но будьте осторожны после того, что вы только что слышали.

– Я не лихач, – сказал Бернард.

– Молодой Поули тоже им не был; он тоже был хорошим водителем, – ответил Зеллаби.

Проехав немного по дороге, мы увидели в лучах заходящего солнца поместье Кайл.

– Когда я увидел этот дом впервые, – сказал я, – он выглядел точно так же. Помню, я подумал еще, что если подойду ближе, то услышу, как он мурлычет. И каждый раз это чувство возникает снова.

Зеллаби кивнул.

– Когда я его увидел впервые, мне показалось, что вот оно, место, где я в покое закончу свои дни. Но теперь этот покой под вопросом.

Я оставил его реплику без ответа. Мы проехали вдоль дома, поставили машину за углом у конюшни, и Зеллаби провел нас на веранду. От напитков мы отказались, предпочитая подождать чай. Зеллаби пододвинул нам изящные тростниковые кресла.

– Антея ненадолго вышла, но к чаю обещала вернуться, – сказал он.

Я уютно устроился в кресле. Зеллаби сказал Бернарду:

– Итак, вы удовлетворены. И вы думаете, что на этом закончится?

– Надеюсь. Что еще оставалось? Самое разумное – согласиться с выводами следствия. Так они и поступили, – сказал Бернард.

– Гм, – сказал Зеллаби и повернулся ко мне. – Что вы, как посторонний наблюдатель, думаете об этой маленькой шараде?

– Я не… а, вы имеете в виду дознание? Атмосфера была несколько напряженной, но выводы следствия показались мне вполне разумными. Парень ехал недостаточно внимательно и сбил пешехода. Естественно, испугался и по глупости решил скрыться. На слишком большой скорости попытался объехать церковь и в результате врезался в стену. Вы считаете, что это нельзя назвать случайной смертью? Можно сказать иначе – произошел несчастный случай. Но ведь это одно и то же.

– Это действительно несчастный случай, – сказал Зеллаби, – но все далеко не так просто. Давайте я расскажу, что произошло, – ведь до сих пор я успел отправить полковнику лишь краткое сообщение…

Гордон Зеллаби совершал свою ежедневную прогулку. «В моем возрасте, – объяснял он, – следует избегать мыслей о мягком кресле после обеда». Прогулки уже давно вошли у него в привычку. Обычно он наслаждался ими, когда же мысли его были заняты очередным Трудом, он не мог с уверенностью сказать, выходил он на улицу или нет, но полагал, что привычка сделает свое дело. На этот раз, однако, он был в прекрасном расположении духа, благожелательно приветствуя встречавшихся по пути соседей и даже вспоминая их имена.

Девять лет, прошедших после Потерянного дня, на нем почти не отразились. Его серебряная шевелюра была так же пышна и так же сверкала в лучах августовского солнца. Морщины под глазами стали чуть глубже, и если его долговязая фигура и выглядела чуть более худой, то ценой потери не более чем четырех-пяти фунтов.

Выйдя из поселка, он не спеша свернул на Хикхэмскую дорогу, прошел мимо поворота к Ферме, поднялся на холм с левой стороны и направился через поля к монастырю святого Акция. Там, присев на высушенную солнцем каменную плиту, он остановился и закурил сигарету, потом перешел по мостику ручеек, который когда-то снабжал монастырь рыбой, вышел по тропинке на дорогу из Оппли и повернул к Мидвичу.

Когда он, завершая свой круг, снова подошел к Хикхэмской дороге, из-за поворота показались четверо Детей и направились в сторону поселка, шагая в ряд впереди него.

Зеллаби разглядывал их с неуменьшающимся интересом. Это были трое мальчиков и девочка. Мальчики были настолько похожи друг на друга, что он не смог бы их различить, даже если бы и пытался, но пытаться он перестал уже давно, поняв, что это бесполезно. Девочка, насколько он мог судить, тоже могла быть любой из двадцати восьми. Впрочем, различать их не мог почти никто в поселке – хотя некоторые женщины, казалось, ошибались редко. Но, в отличие от остальных, для Зеллаби это никогда не имело особого значения. Самих Детей это сходство похоже вообще не беспокоило, и у Зеллаби сложились хорошие отношения с обеими группами.

Он в очередной раз удивился, каким образом Дети смогли так развиться за столь короткое время. Одно это уже позволяло отнести их к какому-то другому биологическому виду. Дело было не просто в раннем созревании – они вообще развивались почти вдвое быстрее, чем полагалось. Фигуры их выглядели потоньше, чем у нормальных детей того же – по виду – возраста, но, видимо, таков был их тип; во всяком случае, сказать, что они слишком худы или высоки, было нельзя.

Как и всегда, Зеллаби захотелось узнать их лучше и глубже. Однако продвинуться в этом ему удалось недалеко, и отнюдь не по своей вине. Он терпеливо и настойчиво пытался установить с ними контакт еще с тех пор, когда они были малышами. Дети относились к нему так же, как и ко всем остальным, а он – со своей стороны – понимал их не хуже – а возможно, и лучше, чем любой из воспитателей с Фермы. Внешне они держались с ним вполне дружелюбно; охотно разговаривали, с интересом слушали и запоминали. Но более тесного контакта установить не удавалось, и он чувствовал, что вряд ли удастся. Казалось, он постоянно натыкался на непреодолимый барьер. Его контакт с ними можно было охарактеризовать лишь как частичный и безличный; ни чувствам, ни симпатиям места не оставалось, казалось, что Дети жили в своем собственном мире. Они задавали различные вопросы, учились, запоминали; но его не покидало ощущение, что они просто накапливают знания и приобретают опыт, который, однако, не оказывает никакого влияния на них как на личности. Зеллаби очень хотелось знать, сможет ли кто-нибудь установить с ними более тесный контакт. Люди с Фермы неоднократно предпринимали такие попытки, но, насколько было ему известно, самые настойчивые из них упирались в тот же барьер.