Евгений Лотош - Ничьи котята

— Ты и сам, похоже, нахал и невежа! — подоспела тяжелая артиллерия в лице мужа тетки. — Как ты смеешь грубить моей жене? Да ты хоть знаешь, кто я такой?

— А разве имеет значение, кто есть кто? — Дзинтон приподнял бровь. — Блистательный господин, я не вижу повода для ссоры. А если он есть, приношу свои нижайшие извинения. Я надеюсь, ваш сын не слишком повредил себе, ударившись о мою девочку. Мы уходим.

— Правильно, убирайся! — буркнул владелец судов и депутат Ассамблеи. — Молодой оборванец! Таких, как ты, в приличные места и пускать-то нельзя. И куда смотрит охрана!

— Мы уходим, блистательный господин, — с нажимом повторил Дзинтон. — Еще раз приношу свои нижайшие извинения. Яна, Палек, идемте. Карина, не отставай.

Он повернулся и, подталкивая перед собой Яну с Палеком, двинулся к выходу. Цукка ухватила Карину за руку и почти волоком потащила следом. Набежавший человек в костюме суетился вокруг расфуфыренной семейки, бормоча невнятные извинения и бросая вслед Дзинтону огненные взгляды, от которых Карина, оглядывающаяся через плечо, вздрагивала, как от ударов.

По улице какое-то время шли молча. Потом Дзинтон вздохнул и пробормотал:

— Бедняга…

— Ты о ком? — осведомилась Цукка. — Если о Яне, то она вроде бы не слишком пострадала. Яни, ты как? Он тебя не слишком ушиб?

— Не слишком, — буркнула Яна. — Но почему тетя на меня кричала? Я же ничего не сделала!

— Потому что стерва! — заявил Палек.

— Лика! — Цукка всплеснула руками. — Ну что за слова такие!

— Слова как слова, — буркнул мальчик. — Я еще и похуже знаю. И она стерва, и дядька скотина. Надо сказать им…

— Что сказать? — поморщился Дзинтон. — И зачем? Чего бы ты добился? Вселенского скандала? Приезда полиции? Объяснений в участке? Или думаешь, что твои слова заставили бы их понять свою неправоту? Палек, если таким людям перечить, они не задумываются, правы ли они. Они даже не слушают. Они просто укрепляются в вере, что именно они и правы, и тогда сломать противника для них становится делом принципа. Если начать возражать, становится только хуже. Самый простой выход — уйти.

— И что, позволять им делать, что захотят? — зло спросил мальчик, насупившись. Он засунул руки в карманы шорт и топал, чуть сгорбившись.

— Позволить себе делать все, что захочет, не может даже президент. Ребята, да вы только представьте себе жизнь этой тетки! Она же весь день придумывает, чем себя занять, потому что работать не позволяет положение, да и образования толком не получила, потому что сразу после школы удачно выскочила замуж. Детьми на каникулах занимаются няньки и гувернантки, в учебное время — учителя закрытой школы-пансионата. Подруги в кавычках — змеи подколодные, невесть что шипящие за спиной на светских раутах. Сплетни, осточертевший телевизор и нетерпеливое ожидание вечера, когда с работы вернется муж, на котором можно сорвать настроение. Она сыта, обедает с дорогущего фарфора, ходит в модный тренировочный зал, где двухчасовое занятие стоит больше нашего сегодняшнего ужина, носит драгоценности стоимостью в годовой бюджет твоего, Лика, детского дома — и на стенку готова лезть из-за бессмысленности жизни. Вы думаете, она хорошо живет? Да она завидует нам черной завистью — нам, оборванцам, которые еще умеют радоваться светлым пятнам в жизни вроде редкого похода в дорогой ресторан! Она завидует тем, у кого есть цель в жизни, пусть даже самая мелкая и ничтожная.

Дзинтон покачал головой.

— Если человек бросается на окружающих по каждому поводу и без повода, он глубоко несчастен. Он не может жить в согласии не то что с окружающим миром, но и даже с самим собой. С такими не цапаться надо, таких надо жалеть. Вы же не станете драться со злобным калекой без рук, без ног? Вот и тетка — такая же калека, только не телесно, а душевно.

— Ты прямо святой, — грустно усмехнулась Цукка. — Призываешь жалеть врагов своих и прощать их. А враги-то тебя пожалеют, если что?

— Я не святой, — неожиданно жестким тоном откликнулся Дзинтон. — И у меня на совести много такого, о чем в приличном обществе и рассказать-то нельзя. Но жить следует в гармонии с собой и окружающим миром, и на пустом месте ссориться с незнакомыми людьми, пусть даже они тебя и провоцируют, глупость несусветная.

Он резко выдохнул.

— Ребята-котята, давайте не станем портить вечер препирательствами, а? — жалобно попросил он. — Не хватало нам еще из-за какой-то чужой тетки поругаться! — Он взъерошил Палеку волосы. — Расслабься, дружище. Умение уйти от ненужного конфликта — признак ума, а не слабости. Ты же веришь, что я умный, да? — Он негромко рассмеялся. Палек невольно улыбнулся в ответ.

Они свернули с широкой улицы на узкую и начали круто подниматься в гору. Блеск проспекта остался позади, и здесь лишь отдельные неяркие фонари да восходящий Звездный Пруд разгоняли плотную черноту горной южной ночи. Карина почувствовала, как в грудь вливается свежий бодрящий воздух, насыщенный запахами весеннего роста и цветения, и как с каждым шагом уходит дремота и становится пружинистей шаг. Та злая тетка в ресторане — вот кого бы она с удовольствием ударила своими невидимыми руками, чтобы та пролетела через зал, опрокидывая столики, и врезалась в стену… Ой, нет. Нельзя так думать. Она и без того уже достаточно натворила.

— Дзинтон, — робко сказала Яна, — а почему там один дядя нас так сильно испугался?

— Я не заметил, чтобы господин Катоний испугался, — рассеянно заметил Дзинтон. — Раздражен — да, но не испугался.

— Нет, не тот дядя, у которого злая жена. Другой. Он сидел недалеко, когда мальчик в меня врезался, и он нас боялся.

— Почему ты думаешь… а, ну да. Ты говорила, что понимаешь, как люди себя чувствуют. Ну хорошо, а почему ты думаешь, что он боялся нас? Может, он мошенник какой-нибудь, а та тетя пригрозила полицию вызвать. Вот он и испугался.

— Нет, не так. Он испугался, когда посмотрел на меня и на Карину, еще до того, как тетя начала кричать.

— Не знаю, малышка, — все так же рассеянно пробормотал Дзинтон. — Наверное, ты все же что-то напутала.

Цукка внимательно посмотрела на девочку, потом на Дзинтона, открыла рот, но в итоге промолчала.

В отеле, когда взрослые разошлись по своим комнатам, Карина пришла в комнату Яны с Палеком. Те сидели на кровати и шушукались. Карина плюхнулась рядом и какое-то время тихо смотрела в стену.

— Яна, нам пора уходить, — наконец сказала она.

— Как — уходить? — младшая девочка испуганно приоткрыла рот. — Куда? Зачем?

— Совсем уходить, — буркнула Карина. — Подальше отсюда.