Тимур Пулатов - Плавающая Евразия

XVI

Анна Ермиловна ждала сына у ворот, напряженно всматриваясь в темноту, и, увидев его, встрепенулась и в отчаянии заломила руки.

- Боже! - воскликнула она. - Они... ты прав, тысячу раз прав! Действительно убили! Жестоко и бессмысленно! Мелиса забрали прямо на площади, у всех на виду... Но я уверена, его вынудили дружки, сам он на такое неспособен.

- Так быстро забрали? - Почему-то больше всего это поразило Дав-лятова.

- Они пошли и сами на себя заявили, - Анна Ермиловна ухватилась за косяк ворот, почувствовав головокружение. - Ах, как я нервничаю! Я побежала за машиной и кричу: "Мелис, Мелис, почему ты это сделал? Скажи, что это не ты, тебя вынудили..." А он улыбается, довольный, прижатый с обеих сторон милиционерами, и отвечает: "Так надо было, дорогая Анна Ермиловна, во имя спасения города. Жертвоприношение земле для ее успокоения... Земля не приняла кровь той меченой верблюдицы... Нужна была человечья... Спите теперь спокойно, граждане! - махнул он толпе. - Спите спокойно и помните Мелиса... пророка нового времени, спасшего всех вас..."

- Позер! - недовольно проворчал Давлятов, ступая за матерью во двор. Хороший подарочек получил я от Мирабова, век буду помнить.

- Ну при чем здесь доктор? - Анна Ермиловна, обессиленная, опустилась в кресло, поежившись от прохлады. - Ты бы видел, как рыдала его дочь Хури, побежав вместе со мной за машиной... безутешными слезами... "Я чувствовала, что это мой родной брат - его мой папа-принц потерял у моря. Теперь я обязательно найду своих настоящих родителей", - заявила она ошарашенному Мирабову.

- У каждого свои заботы, - неопределенно выразился Давлятов. - Ну, почему ты здесь расселась? Пойдем в кабинет и обсудим, как нам вести себя в этой ужасной истории...

- Ты всегда боялся брать на себя ответственность, - с недовольным видом поднялась с места Анна Ермиловна. - И сейчас, не бойся, выкрутишься...

- А при чем здесь я? - удивился Давлятов. - Он у меня всего две недели... и как бы я ни пытался его воспитывать...

- Две недели и двенадцать лет, - загадочным тоном перебила его Анна Ермиловна, будто что-то вспомнив наконец. - Да, да, друг мой, - именно столько времени ты знаешь Мелиса.

- Что за чушь?! Что за аллегория?! - возмутился Давлятов.

- Скоро! Очень скоро ты поймешь, что это за аллегория, - ответила Анна Ермиловна, закрывая за собой дверь спальни и оставив Давлятова в растерянности. Он постоял возле двери, чтобы сказать что-нибудь примирительное, но не решился и просидел в своем кабинете в оцепенении до самого рассвета.

А на следующий день он узнал от следователя Лютфи (как потом выяснилось, родного брата посредника Бюро гуманных услуг) все подробности, детали и всю тонкость жертвоприношения. Из свидетельства очевидцев, признания самих подростков, а также из тщательного осмотра места происшествия и трупа мужчины средних лет вся картина той ночи сделалась такой выпуклой, что слепила глаза.

Эти трое подростков, старшему из которых, Равилю, только что исполнилось шестнадцать лет, покружившись с криками вокруг костра, как они делали это каждый вечер, с наступлением темноты незаметно отделились от компании и, подавленные, поплелись в сторону лесопилки.

Угонять сейсмочувствительных овец или коз у доверчивых шахградцев становилось все труднее, сегодня же вообще вся компания довольствовалась лишь двумя крадеными курами, которые были общипаны и зажарены на жертвенном огне. Набросились, выхватывали каждый по куску, этим же троим вообще ничего не досталось, потому они весь вечер были угрюмы, танцевали вяло, выкрикивали что-то хриплое и все время норовили лезть в драку. Мелиса даже в огонь толкнули, брови у него опалились. Отпрянув назад, он упал, пополз на четвереньках, Равиль и Петро - второй из этой тройки - с разбега прыгали через его спину, свистя и улюлюкая. В каждом слове и жесте чувствовались скованность и отчаяние. Так и простились, разошлись небольшими группами, уходя в Шахград переулками, через пустыри, мимо лесопилки, а свернули, чтобы помыться в душевой.

На лесопилку они всякий раз проходили свободно, минуя железную калитку недалеко от больших ворот, и охрана, ослабленная напряжением этих дней, не очень-то отличала своих от чужих, только вскакивала она, когда у ворот останавливалась машина с грузом. Охранники махали руками, требуя документов, затем лениво возвращались в сторожку. Так совпало: всякий раз, когда подростки приходили на лесопилку, вторая смена заканчивала работу, и им приходилось мыться в душевой вместе со взрослыми. Взрослые принимали их за своих, и подростки, особенно старший, Равиль, рады были оказывать им знаки внимания: одному натирали спину, другому подавали с вешалки одежду, и старая душевая, дыры которой были забиты наспех фанерой, оглашалась веселыми криками, смачными шутками, анекдотами.

Сегодня Мелис почему-то был смущен, ему казалось, что все обращают внимание на его обгоревшие брови. Собственное лицо ему казалось одутловатым, с неестественным выражением. Он все всматривался в запотевшее зеркало, ругая себя за то, что не ответил по достоинству шутнику, толкнувшему его прямо в огонь. И в глазах собственных друзей казался теперь слабым, и эта слабость как будто размягчила его тело. Струя душа не бодрила, наоборот, сковывала движения, и Мелис в беспокойстве то заходил под душ, то снова выходил из-под струи и садился на скамью возле вешалки. Равиль и Петро смеялись, толкали друг друга, отпуская остроты. Рабочие подхватили их шутки, и в этой общей атмосфере шума Мелис вдруг задел ногой кого-то, лежащего под скамьей. Нагнулся и в полумраке увидел спящего мужчину, видно заползшего сюда пьяным. С одного взгляда было видно, что это бездомный спившийся, опустившийся человек, ночующий где попало. Мелис пнул его ногой, но мужчина не проснулся...

Мелис вскочил вдруг, возбудившись, и бросился под прохладную струю душа. Взрослые один за другим покидали душевую, и Мелису было интересно: заметил ли кто-нибудь из них лежащего под скамьей. Рабочие садились на скамью, надевали обувь, переговаривались; хотя рука лежащего, словно согнутая в судороге, выглядывала из-под скамьи, никто не обратил внимания на него.

Подростки поплескались от души, довольные тем, что остались одни. Только Мелиса тревожила обида, чувство ущемленности. Так и хотелось ему вытащить спящего из-под скамьи под струю душа и насмехаться над ним, чтобы показаться сильным.

- Смотрите, гость, - сказал он и наступил пяткой на руку лежащего под скамьей. Нажал сначала легко, затем с силой.

Мужчина еле слышно застонал, но не проснулся.

- Сладко спит, сурок! - вымученно засмеялся Равиль и пошел к выходу. Петро даже не посмотрел на спящего.