Михаил Савеличев - Фирмамент

Тягучее напряжение ожидания искрило и более странными домыслами, но подтверждений, распоряжений, приказов и отбоев не поступало. Стальные пещеры были удивительно оживлены бестолковой беготней ординарцев, расконсервировались и включались автоматические лазареты и кухни, впрыскивая в дремотную атмосферу бодрящие запахи антисептиков и специй, вплетая в гул вращающихся искателей пробирающий до мурашек писк косторезов и ампутаторов, миксеров и соковыжималок. Извечное недоверие к приборам и тупое непонимание оперативных задач континентальным Штабом взгоняло ярость невыспавшегося командования. Запущенная мельница визуальной тревоги набирала обороты, перемалывая материальные ресурсы разбуженной смены, приготовленного довольствия, выдаваемого обмундирования, горючих и смазочных материалов, закачиваемых в необъятные животы "мамонтов", и, что еще хуже, разгоняя невидимые счетчики в недрах транснациональных банков, уже с удовольствием отрыгивающих многочисленные счета к оплате. Эфемерная власть электрических сигналов в денежных калькуляторах оказалась намного сильнее здравого смысла и предосторожности. Бесценные ансибли плевались руганью, сворачивая пространство в точку соприкосновения обоюдной ярости, амбиций и каббалы уставов. Противоречивые команды сеяли облегчение, возделывали непонимание и пожинали глухое отчаяние. Человеческая механика форпоста конвульсивно дергалась от разности потенциалов противоречивых толкований, пока буря не разразилась половинчатым решением. Сокращенный расчет плевался и качал головой, счастливчики после дармовой кормежки расслабленно готовились к гибернации, "мамонты" поводили ушами локаторов и косились в стороны раздвигающихся ворот ангара. С ног везунчика были сняты цепи, надоедливые черви в голове пришпорили и так разгоряченное тело, впрыскивая синтетический адреналин в синтетические мышцы, "мамонт" вздрогнул, стряхивая с длинных волос иней и ледяных паразитов, пригревшихся на шкуре, качнулся и двинулся к распахнутой тьме, величественно вбивая широкие лапы в стальной пол. Гул и пугающая дрожь известили о начале охоты.

Скрещенные лучи прожекторов провожали колоссальное тело, почти не оставляющее следов в рыхлом снеге. "Мамонт" прощально заревел и, как будто подчиняясь этому сигналу, форпост медленно погрузился в привычную настороженную темноту. Ангар захлопнулся, разочарованные звери опустили головы, вновь погружаясь в древние сны их былого господства.

Тонкий поводок связи протянулся между погонщиками и дежурным, растекаясь телеметрией скорости, направления, энергозапаса, боекомплекта, разворачиваясь в черно-белый экран окружающих торосов и прорастающих сквозь ледяные саваны угрюмые вершины Земли королевы Мод - стервозной падчерицы цветущих Европы и Сибири, гигантского холодильника перегретой Земли, резервуара океанов, первопричины благодатного мелководья и тепла. Шторм моря Уэделла докатывался до панциря побережья, вгрызался в приземистые купола гражданских Холл-Бей, Херенераль-Бельерана и Санаэ, широким фронтом ревущих ветров вторгался в суверенные владения старухи Мод и острыми бритвами отточенной ледяной влаги безнадежно резал металлизированную шкуру "мамонта". Невозмутимая машина лишь наполняла вес, все увереннее обрушиваясь на слоистый камень предгорья и рассыпая вокруг его мелкую крошку.

Времени нет. Оно - порождение человека, его изобретение, тайна, нежданный властитель, поднятый волей случая и беззаботности хозяина на невозможную высоту господства и наказания. Не кайрос стачивает города и цивилизации в мелкую пыльцу былого цветения, обращает в черные головешки и прах гениальность невероятного прозрения и просветления, но хронос человеческой алчности, злобы, зависти, похоти сметает в прошлое окаменевшие свидетельства прорыва в запредельное, метафизическое существование людского духа. Забытые воспоминания сродни похороненным в песках величественным столицам блистательных миров и лучших культур. Руны судьбы вещают о вечных сюжетах, облеченных в обман каждодневной новизны, но редко кто набирается воли и силы свергнуть жестокого и голодного узурпатора, растоптать гадину вечной надежды на лучшее будущее, чтобы увидеть в кванте мгновения всю полноту мира, объять целостность, выпасть из круговорота приключений в кайрос ослепительной вспышки подлинной жизни.

Леденящее дыхание смерти приносит страх, но если за его личиной углядеть единственный путь к освобождению из спрутообразных объятий хроноса, то тьма дарует покой предвечного пробуждения в хрустальной чистоте мира, где мельчайшая частичка души вбирает в себя такие глубины истины, что адреналиновый возврат под Крышку предстает еще более страшной мукой, чем само изживание себя в этой обители крысиных амбиций.

Все свершалось беззвучно и медитативно медленно, оставляя промежуток для свободного выбора между выпадением под черные, промороженные небеса или вступлением в нечто отличное, иное, настолько несовместимое с обыденностью, что нормальный вопрос сравнения хорошего и плохого там не имеет смысла.

Стиснутый воздух яростно выдирал куски обшивки. Прожорливый огонь сметал переборки, металл горел с невероятной легкостью сушеной древесины. Жар острыми иглами проходил сквозь оптоволокно и выплевывал пламя прямо в руки, готовые опуститься на клавиши управления. Гравитация стискивала разлохмаченное тело толкача, волшебством кривизны превращая тысячи тонн рафинированной жизни в бестолковый комок метеорного дождя. Сражаться не было смысла, и на последнем витке вычурной спирали мертвая машина отрыгнула крохотную спасательную шлюпку, распалась на миллион огней праздничного салюта и ударилась о ледяной бубен мертвого континента.

Хранительница несчастных и алчных душ проплыла над пламенным озером, подцепив толстым брюшком несколько мазков копоти, завалилась на одно крыло, попыталась выпрямиться, но сорвалась с планирующей траектории и неуклюже, даже не по настоящему - слишком мягко и осторожно, уткнулась в снежную грудь неприветливой королевы. Грохот угасал бессмысленно и бесцельно, не достигая ничьих ушей, огонь дожирал последние объедки разорванного в клочья корабля, а вершины высочайшей горной гряды, похороненной ледяной вечностью от основания до самых неприступных пиков, каменными глазами пялились в рождающееся перед ним время. Кончилась вечность покоя - человек вновь решил показать этим местам как создается пожирающий своих детей хронос.

- Все живы? - спросил Фарелл.

- Все, - подтвердил Борис.

- Одри?

- В порядке.

- Мартин?

- Угу.