Русь - Виталий Манческо

как-то свыклась. На пропитание денег хватало, на работе выпивка бесплатно, выходные бездумно по городу шлялась… Оно конечно не-то что ранее было, но как-ни-как, худо-бедно жила-то, пока однажды, случай один не случился: бармен наш подработку предложил мне… клиенту я одному понравилась. Свел он нас тогда, я посидела с этим человеком, пообщалась немного, а потом, там же в баре, прям в туалете, я с этим клиентом сексом и занялась. Мужчина тот, довольно таки симпатичный был, конечно старше меня, но отнюдь не старик и от секса я удовольствия получила (давно у меня его не было), а в конце смены мне ещё солидно денег добавили, однако снизу живота засела какая-то неприятная истома, как в детстве когда что-то от родителей утаить пытаешься. На следующий день все повторилось, только уже с другим клиентом, а потом по два и по три таких «знакомства» за ночь случалось. Так вот я и стала на зыбкую тропку, ранее таких людей презирала, а оглянуться не успела как и я, в их рядах оказалась. Оно сначала неприятно было, противно даже, потом саму себя возненавидела, после работы локти кусала, выпивать стала чаще, каждый день после смены пила, а потом, года-пол спустя, как-то свыклась, наладилось все и жизнь казалось стала как прежде.

– Говорил же: что журналист, что шлюха, все оно одного поля ягода! -перебил повесть извозчик.

– Да уж, -опустив голову буркнул Данила.

– А что поделать-то – жизнь такая!.. -продолжила Люба. -Черные полосы чередуются с белыми, мне ещё повезло, что пожить-то успела, другой мир видела. Работа та хоть и унизительная была, но все же смирилась со временем, оно как-ни-как в тепле и уюте все было. Главное было о прошлом не думать, не вспоминать времена прежние, а как вспомню, так вновь мразью последней себя ощущала, словно тело все в грязи зловонной измазано. Жила я сегодняшним днем, совершенно не думаю что будет завтра. Однако и эта часть моей жизни продлилась не долго, чуть более года так я трудилась: меню – поднос – туалет – секс – деньги, а далее… В общем это все сейчас раем кажется, сном приятным, давно минувшей иллюзией.

Она остановилась, ожившее было лицо её вновь омрачило уныние и понурив голову в пол, она что-то пробормотала себе под нос, после достала с сумочки электронный мундштук и уткнувшись в окно закурила. В зеркале заднего вида, опять возникли глаза Якова, он вновь недовольно помотал головой и приопустил стекло возле Любы. Тонкие струи свежего ветра залетели внутрь машины, а с ними, в салон проникла и осенняя морось. Потоки прохладного воздуха играли с кудрями Любы, вздымая их так, что они попадали в глаза, а капли дождя летели в лицо ей, однако это, отнюдь её не тревожило, она меланхолично тянула затяжку за затяжкой, не отводя взора от мелькающей за окном серости.

– Так, а что дальше-то было? -прервал молчание Яков.

Совсем не торопясь, Люба сделала пару коротких затяжек, спрятал мундштук в мокрую сумку, окно медленно затворилось и не оборачиваясь от городского пейзажа, она продолжила:

– А дальше что было… Продали меня потом… продали. Даже не знаю за сколько продали, но как щенка бесправного, обменяли на какие-то деньги. Мне об этом в конце смены сообщили. Управляющий сел за столик со мной, поставил рюмку хорошего рома (чего ранее не бывало, только дешевое пойло давали) и сообщил: «Продали мы тебя Люба, в надежные хорошие руки продали – теперь твой хозяин Борис, ему принадлежишь ты!» Да как сказал он это, в голове зашумело сразу, все поплыло пред глазами и темнота настала. Очнулась я на полу, в полутемном подвале, абсолютно нагая, ногой к столбу железному прикованной. Вокруг ещё человек двадцать таких же голых и все на цепях сидят. Всё как тогда, когда я репортаж брала и фотографии потом делала, только на месте людей тех, теперь я оказалась.

Люба вновь замолчала, достала мундштук и закурила. Без лишних вопросов и жестов укора, Яков молча приоткрыл заднее окно.

– Что там происходило рассказывать я не буду, вот только все плохое, что ранее было, тогда раем земным показалось. Не знаю сколько бы я так протянула, может сума бы сошла, может с жизнью счеты свела, но с этим мириться я не могла. Сбежать мне удалось спустя месяц и то, по чистой случайности. Нас тогда на новый подвал перевозили, небольшими группами по шесть человек; со мной ехали ещё четыре девушки и один парнишка, совсем молодой, лет шестнадцать-семнадцать, лицеист бывший в долговую яму попавший. К тому моменту все уже смиренно себя вели, вольностей себе не позволяли, свыклись с участью своей рабской и во время этапа этого, кандалов на нас не одели, а может и побоялись, что на улице кто-то увидит да огласке придаст… не знаю. Лето тогда к концу подходило, на улице стемнело уже и морось была неприятная, как сейчас это помню. Накинули на нас халаты серые, на ноги тапки резиновые и усадили в черный микроавтобус, совсем небольшой, даже крохотный и совсем уж старенький. Сзади где мы сидели ни одного окна не было, обшивка глухая, мягкая, чтоб не слышно было что внутри происходит и две лавки, жесткие деревянные, одна напротив другой; мест ровно шесть штук было. Мне с самого края место досталось, у самой двери. Кузов в машине единый был, без каких-либо перегородок и сеток. Двое верзил, что нас охраняли, впереди уселись, включили музыку погромче и поехали мы. Колеса тарабанят, аж в тело трясется, скрипит все внутри, даже музыка скрип заглушить не может и темнота вокруг, только свет огней городских, через лобовое стекло мелькает и так ярко это все происходит, что вот она жизнь, прямо за стеной тюрьмы этой, на улице, только отвори двери и вот она – свобода! Спустя минут двадцать пути, я знакомые огни увидела, район хорошо мне известный и думаю была ни была, на ходу выпрыгну, погибну так погибну, все одно, лучше смерть чем жизнь такая. Рука аккуратно к ручке двери потянулась, нащупала прохладную сталь её и на себя потянула… Тяну что есть силы, ладони вспотели, сердце из груди выпрыгивает, а глаза вперед смотрят, на конвой наш. Как я её не тянула, не поддалась она, не смогла открыть. Изнутри двери заперли. У меня ком в горле стал, голову опустила и молча заплакала. Рыдаю и думаю про себя: «Как же счеты с жизнью свести-то, повеситься не дадут, острое под руки тоже не попадается, разве что рвануть как-то и с моста, в реку иль об землю, главное чтоб наверняка…» Решила я тогда так, твердо решила, что в любом случае счеты с жизнью сведу! А как решила, так на душе и легче стало. Да оно всегда так – когда дорога известна, жить легче. Вытерла слезы, ком в горло провалился, вздохнула глубоко, глядь, а машина стоит-то. Свет с улицы ярче светить стал, впереди магазин какой-то, сторожа наши на улице курят да чаек не спеша попивают, а через приоткрытые двери водителя, в салон прохладный ветер залетает. Сердце мое остановилось, тело мурашки покрыло и глаза только в одно место уставились, в сторону двери не закрытой, в сторону воли! И рванула, что есть сил рванула, в два шага на сиденье водительском оказалась и только запах свободы почуяла, как меня за ногу сзади кто-то схватил, крепко так вцепился и назад тянет. Возня началась, вырваться не могу, руки те, меня назад в темноту да неволю тянут, а конвой наш в метрах десяти стоит, в сторону машины смотрит, но бунта никакого не видит (темно внутри хоть глаз выколи). Свободной ногой, я со всей силы двинула и попала в цель, тут же руки меня отпустили и в мгновения ока я на улице оказалась. Охрана меня не сразу заметила и я побежала, сломя голову понеслась, тапок один ещё в машине слетел, второй сразу на улице, но я неслась вперед, босыми ногами по мокрой