Теодор Старджон - Венера плюс икс

- Эти блоки... могут они вместить всю книгу?

Филос приложил два больших пальца друг к другу:

- Вот сколько места требуется для этого... Но мы умеем изготовлять бумагу и книги, и могли бы заниматься этим. Ты должен понять нас: мы никогда, никогда не будем рабами комфорта и удобств.

- Это хорошо.

- Чарли размышлял о многих, многих вещах в своей прежней жизни, которые как раз являли собой примеры такого рабства; например, об остановке целой отрасли, когда бастовали лифтеры в центральном офисе, о судьбах обитателей жилых зданий в моменты выключения электроэнергии: о жизни без горячей воды, холодильника, освещения, телевидения. Невозможно приготовить пищу, помыться, нельзя развлечься. Но...

- Может и так, но все же мне кое-что не нравится. Ведь если вы можете вносить в мозг информацию, то возможно выбрать такой блок, в котором заключено определенное мировоззрение и создавать марионеток.

- Нет, это невозможно! - с убеждением отверг подобную мысль Филос. Не говоря уже о том, что мы не хотим этого. Невозможно любить или завоевать любовь по принуждению или команде, путем обмана и лжи.

- В самом деле? - спросил Чарли.

- Участки мозга точно идентифицированы. Церебростиль - это устройство для передачи информации. Ложные представления можно трансплантировать только путем одновременного отключения всей остальной памяти и всех органов чувств. Я уверяю тебя, что все, вносимое церебростилем, подвергается сравнению с прежним знанием и личным опытом. Мы не смогли бы внести в мозг ничего насильно, если бы даже хотели.

- А пытались ли вы скрывать какую-либо информацию?

Филос засмеялся:

- Ты упорно ищешь недостатки, не так ли?

- Все же, - настаивал Чарли, - вы скрывали информацию?

Филос уже не смеялся. Он спокойно ответил:

- Конечно. Мы не объясняем ребенку, как получить дымящуюся азотную кислоту. Мы не расскажем лидомцу, как погибал его товарищ во время обвала скалы.

- О!

Некоторое время лидомец и Чарли хранили молчание.

- Вы что, женитесь друг на друге?

- Разумеется. Быть влюбленным - это счастье. Но состоять в браке это счастье совершенно иного уровня. Это торжественное событие, и мы относимся к нему очень серьезно. Видел Гросида и Назива?

Чарли осенило:

- Они одеваются одинаково.

- Они все делают одинаково, а если не одинаково, то всегда вместе. Да, они женаты.

- А ты... а все здесь... э-э-э...

Филос похлопал Чарли по плечу:

- Знаю, что ты слишком погружен в проблемы секса, ну что же, спрашивай. Ты среди друзей.

- Я не погружен!

Они шли дальше: Чарли молчал, а Филос тихо напевал, поддерживая мелодию, доносившуюся из полей, где играли дети. Прислушиваясь, Чарли постепенно успокоился. В конце концов, все относительно. Просто на Лидоме меньшее внимание уделяют проблемам пола, чем на Земле.

Как будто мимоходом, Чарли спросил:

- Ну, а как насчет детей?

- Что насчет детей?

- Предположим, что э-э рождается ребенок, а родители не женаты?

- Большинство детей рождаются именно таким образом.

- И никакого различия нет?

- Для ребенка нет. Нет и для родителей, других это не касается.

- Тогда зачем жениться?

- Дело в том, Чарли, что брак - это больше, чем просто союз.

- В самом деле?

- Наивысшее выражение сексуального удовлетворения заключается во взаимном оргазме - так ты полагаешь?

- Да, - Чарли старался говорить бесстрастно.

- И произведение потомства - наивысшее выражение любви?

- Разумеется.

- Тогда, если лидомец и его партнер совместно зачинают, и каждый из них рожает близнецов, то не кажется ли тебе, что это превосходно?

- П-превосходно, - слабым голосом отвечал озадаченный Чарли. Придя в себя, он спросил:

- А что ты скажешь о прочем сексе?

- Прочем? - Филос наморщил лоб и, очевидно, мысленно перелистал всю картотеку своих знаний о сексе. - О, ты, наверное, имеешь в виду обычный секс?

- Наверное, именно это.

- Ну что ж, это имеет место, вот и все. У нас может происходить все, что является выражением любви: секс, оказание помощи в постройке дома или пение. Глядя на лицо Чарли, Филос продолжал развивать свои мысли:

- Думаю, что понимаю твой вопрос. Ты ведь прибыл к нам из места, где определенные действия и выражения чувств осуждались обществом, может, даже наказывались. Правда?

- Пожалуй.

- Тогда тебе нужно знать следующее. У нас секс не связан с позором. Он никоим образом не регулируется. Просто там, где есть взаимная привязанность, он существует, а где ее нет, - его не бывает.

- Ну, а молодые?

- А что молодые?

- Ну, дети... знаешь, они пробуют заниматься сексом?

В ответ Филос лишь рассмеялся.

- Вопрос стоит так: в каком возрасте они могут начинать? Ответ: когда они достаточно взрослые для этого. Что касается сексуальных экспериментов, то зачем экспериментировать с тем, что почти так же привычно, как поцелуй на улице при встрече?

Чарли крепко сжал губы. Пусть так, но все же это не входило ни в какие привычные для него рамки. Почти жалобно, он, наконец, выдавил из себя:

- А как же с нежеланными детьми?

Филос остановился как вкопанный и повернулся к Чарли - по его лицу прошла целая гамма выражений: шок, изумление, неверие. (Ты шутишь? Ты действительно так думаешь?). Затем Филос стал извиняться:

- Прости, Чарли. Не думал, что ты можешь поразить меня, но ты этого добился. Я был уверен, что после многих лет исследований уже достаточно закален. Никак не ожидал, что буду стоять здесь, в центре Лидома, и раздумывать над понятием "нежеланные дети".

- Извини, Филос. Я никого не хотел шокировать.

- Извини меня. Извини за мое удивление и за то, что дал тебе это увидеть.

Тут они подошли к саду и услышали, как их окликает Гросид. Филос спросил:

- Хочешь пить?

Они направились к белому домику. Было бы, наверное, неплохо некоторое время отдохнуть друг от друга. Чарли захотелось еще раз посмотреть на терракотовую статую.

Герб стоит в залитой лунным светом комнате, глядя на спящую дочь. Он поднялся с кровати и пришел сюда, потому что, как уже не раз бывало, здесь он отрешался от своих забот, неприятностей и находил успокоение. Согласитесь, трудно сохранять в душе беспокойство и озлобление, когда вы, затаив дыхание, наклоняетесь, чтобы при лунном свете рассмотреть, спит ли ваш ребенок.

Его беспокойство началось три дня назад, когда сосед Смит, будучи в расстроенных чувствах, бросил это замечание через общий забор их участков земли. В первый момент Герб воспринял его как замечание дурного толка: он говорил о политике, а Смит свел все к совершенно иному. Позднее же, Герб обнаружил, что замечание не забылось. Видимо, Смитти носил в себе какую-то горечь и умудрился посеять ее и в душе Герба.