Роберт Хайнлайн - Звездный двойник

– Доктор Чапек так говорил.

– Ты не позволяй ему работать, пока не вылечится до конца, ладно? Этому человеку цены нет, понимаешь? Он стоит полудюжины таких, как мы с тобой. Продолжай представление, сынок, дай ему прийти в себя. Он нужен Империи.

– Да, сэр.

– Оставь ты это «сэр»! Раз уж замещаешь его, так и зови меня Виллемом. Знаешь, на чем ты попался?

– Нет, с… нет, Виллем.

– Он уже двадцать лет, как зовет меня Виллемом – и на «ты». И я очень удивился, когда он в личной беседе, хоть и по государственному вопросу, перестал меня так называть; но еще ни о чем не подозревал. Хоть и было в тебе нечто, наводящее на размышления. Потом мы пошли смотреть поезда – и все стало ясно!

– Простите, но как?!

– Ты был вежлив, дружок! Он много раз видел мою железную дорогу, и всегда становился груб до невозможности! Считал, что взрослому человеку не пристало заниматься такими глупостями. Со временем это превратилось в маленький спектакль, который нам обоим доставлял громадное удовольствие. Мы просто наслаждались!

– О, я не знал…

– Откуда же ты мог знать?

Я подумал, что – как раз было откуда. Этот проклятый ферли-хран… Только потом до меня дошло, что архив ни в чем не виноват. Он создавался как памятка о людях не слишком известных, а императора трудно к таковым отнести! Естественно, Бонфорту не было нужды записывать подробности знакомства с Виллемом! Заметки о своем повелителе, да еще деликатного свойства, он счел бы попросту неприличными; тем более – в досье может сунуть нос любой клерк. Ошибка была неизбежна. Если бы я и догадался обо всем раньше – досье все равно не стало бы полнее.

Император тем временем продолжал:

– Актер ты великолепный, раз уж рисковал жизнью, отправляясь в Гнезда Кккаха. Неудивительно, что решился меня надуть. Скажи-ка, сынок, я мог видеть тебя по стерео, или еще где?

Я назвался настоящим именем, когда император того потребовал. Теперь же робко назвал и сценическое. Услыхав: «Лоренцо Смайт», император, всплеснул руками и захохотал. Это меня несколько задело:

– А вы разве слыхали обо мне?

– Слыхал ли?! Да я же один из вернейших твоих поклонников!

Он еще раз внимательно оглядел меня:

– Ну, вылитый Джо Бонфорт! Никак не могу поверить, что ты и есть Лоренцо!

– Однако я именно Лоренцо.

– Да я верю, верю! Помнишь ту комедию, ты там бродягу играл? Сначала корову пытался подоить – та ни в какую! А в конце хотел поужинать из кошачьей миски, да тебя кот прогнал!

Я подтвердил.

– Пленку, где это было записано, я до дыр протер! Смотрел – и смеялся, и плакал одновременно!

– Так и было задумано.

Поколебавшись, я добавил, что пастораль «Побродяжка» играл, подражая одному из величайших мастеров прошлого.

– А вообще я драматические роли предпочитаю.

– Как сегодня, например?

– Ну уж нет! Этой роли с меня хватит – в печенках уже сидит!

– Ясно. Значит, ты скажи Роджу… Нет, ничего не говори. И вообще, Лоренцо, лучше никому не знать, как мы провели этот последний час. Если ты скажешь Клифтону, хоть просто передашь, что я просил не беспокоиться, он же на нервы изойдет! А ему – работать… Давай-ка сохраним это между нами, а?

– Как скажете, повелитель.

– Оставь ты, бога ради. Просто – так оно будет лучше. Жаль, не могу навестить дядюшку Джо, да и чем бы я ему помог? Хотя некоторые считают, одного прикосновения короля достаточно, чтобы случилось чудо… В общем, никому ничего не скажем; я ничего не видел и не слышал.

– Хорошо, Виллем.

– Теперь тебе, наверное, пора. Я и так дольше, чем следовало, тебя задержал.

– Да сколько пожелаете!

– Дать Патила в провожатые, или сам найдешь дорогу? Постой… Погоди минутку.

Он полез в стол, бормоча про себя: «Опять эта девчонка тут порядок наводила! А, вот…» Из ящика он вытащил небольшой блокнот.

– Похоже, мы больше не встретимся. Не мог бы ты перед уходом автограф оставить?

9

Роджа с Биллом я нашел в верхней гостиной. Они грызли ногти от нетерпения. Завидев меня, Корпсмен вскочил:

– Где ты шляешься, черт бы тебя побрал?!

– У императора, – холодно ответил я.

– Да за это время пять или шесть аудиенций можно провести!

Я не удостоил его ответом. После памятного спора о речи мы с Корпсменом продолжали работать вместе, но… «Сей брак был заключен без любви». Мы сотрудничали, но боевой топор не был зарыт в землю и мог в один прекрасный день вонзиться мне между лопаток. Я не предпринимал шагов к примирению, и причин к этому не видел. По-моему, его родители переспали спьяну на каком-нибудь маскараде.

Я и представить себе не мог, что поссорюсь еще с кем-нибудь из нашей компании. Только Корпсмен считал единственно мне приличествующим – положение лакея: шляпа в руках, «я-с – человек маленький, сэр». На такое я не мог пойти даже ради примирения; я, в конце концов, профессионал, нанятый для работы, требующей высокой квалификации. Мастера не протискиваются с черного хода, их, как правило, уважают! Так что Билла я игнорировал и обратился к Роджу:

– А где Пени?

– С ним. И Дэк с доктором – тоже.

– Он здесь?

– Да. – Поразмыслив, Клифтон добавил:

– В смежной с вашей спальне, она предназначалась для супруги лидера официальной оппозиции. Там – единственное место, где можно обеспечить ему необходимый уход и полный покой. Надеюсь, вас это не стеснит?

– Нет, конечно.

– Мы вас не побеспокоим. Спальни соединены гардеробной, но ее мы заперли, а стены звукоизолированы.

– Ну и отлично. Как он?

– Лучше. Много лучше – пока.

Клифтон нахмурился:

– Почти все время в сознании.

Подумав, он добавил еще:

– Если хотите, можете навестить его.

Над ответом я размышлял долго.

– А что док говорит – скоро он сможет выйти на люди?

– Трудно сказать. Похоже, еще не так скоро.

– А все же? Три, четыре дня? Тогда можно отменить пока что всякие встречи и убрать меня наконец со сцены. Так? Родж… как бы вам объяснить… Я с радостью повидал бы его и выразил мое уважение… Но не раньше, чем выйду на публику в его роли последний раз. Иначе я… Словом, увидев его больным и немощным… Такие впечатления запросто могут все испортить.

Когда-то я допустил ужасную ошибку, пойдя на похороны отца. Долгие годы после, думая о нем, я видел его лежащим в гробу, и только очень много времени спустя снова стал представлять его себе таким, каким отец был при жизни – мужественным, властным человеком, твердой рукой направлявшим меня и обучившим ремеслу. Я боялся, что с Бонфортом может выйти то же самое. До сих пор я играл бодрого, здорового мужчину в расцвете сил, каким видел его в многочисленных стереозаписях. Меня пугала мысль о том, что, увидев Бонфорта больным и слабым, я могу вспомнить об этом не вовремя, и тогда…