Андрей Лазарчук - Параграф 78

   – Это где? – спросил Люба.

   – А вот…

   Дверь в большой рефрижератор скрывалась между двумя холодильниками комнатными.

   – Ага.

   Док и Люба подхватили труп и понесли к рефрижератору.

   – Лёгкий, – сказал Люба.

   – Похоже на то… – в голосе дока звучала вся тщета познания.

   Пай открыл перед ними дверь, посветил. Все замерли, как стояли. Потом Люба и док медленно опустили труп на пол.

   Я подошёл, заглянул в камеру.

   Камера была не слишком большая, два на два. На полках стояли всяческие коробки и контейнеры, под потолком на крюках висело несколько свиных полутуш. А рядом с дверью, на нижней полке и просто на полу, лежали два покойника. Один абсолютно голый, со связанными руками и ногами, второй – завёрнутый в простыню, из которой торчали только синие измазанные кровью ступни.

   – Это кто? – спросил я.

   Док ответил не сразу. Он сидел на корточках, придерживаясь за косяк двери, и думал. Слышно было, как у него скрипит в черепушке. Потом он подошёл (не вставая с корточек, в три утиных шажка) к голому и снял с его шеи жетон. Повернулся, стал распутывать простыню на голове второго. Он первым увидел то, что было под простынёй, и по его внезапно вспружинившим плечам я почувствовал, что там что-то особенное.

   Он отодвинулся и дал мне увидеть прежде скрытое простынёй.

   Голова и плечи. Угольно-чёрного цвета. Нет, не угольно – графитно. И – светлые спутанные волосы. Длинные. Женские.

   – Господи, – сказал я. – Что это?

   – Не имею ни малейшего представления… – проговорил док; голос у него был сдавлен, словно он сдерживал кашель.

   – И… э-э… док, – сказал я. – Шесть человек. Это – все?

   – В том-то и дело… – док встал. – Это ребята из смены «Вега». Я и подумать не мог, что они здесь.

   – И вас не предупредили?

   – Нет…

   Подошёл Фест, заглянул в камеру.

   – Негритянка, что ли? – спросил он с понятным интересом.

   Док покачал головой:

   – И никогда не была.

   – И чем вы тут занимаетесь только… некрофилы-затейники… – Фест отошёл, неодобрительно ворча.

64.

   – Ну вот, – сказал док. – Направо – жилой отсек, прямо – лабораторный…

   – Ага, – сказал я. – Как могло получиться, что здесь оказались лишние люди?

   – Не знаю. Абсолютно.

   – Сколько их может быть? Полная смена?

   – Тогда бы… – он помолчал. – Нет, вряд ли. Скорее, получилось так: эти двое остались в лазарете. Какое-то лёгкое недомогание, но всё равно положено пройти карантин…

   – И оказалось, что это не лёгкое недомогание?

   Док молча кивнул.

   – Тогда почему вам не сообщили?

   Он не ответил.

65.

   Я оставил Лису и Спама держать коридор, остальными силами мы прошли по жилому отсеку – и нашли ещё двоих.

   Если вам кто-то скажет, что нельзя утонуть под душем, не верьте. Можно. В пьяном виде, например. Я видел такое дважды – первый раз давным-давно, ещё в курсантах, и того чудака мы всё-таки спасли, откачали, его тут же из училища выперли, и потом, много лет спустя, я его брал: он заделался поставщиком мальчиков для богатеньких пидоров; лучше бы он так и подох тогда… И вот – второй случай.

   Мы сунулись на звук текущей воды. Душ здесь был без наворотов: две простые опанеленные кабинки с серыми пластиковыми занавесками, на которых изображены были пошлые аляповатые алые паруса, – и смесителями на стене. Из одной кабинки торчали ноги. Стволом пистолета я отодвинул занавеску. Вода из смесителя текла не очень сильной струйкой прямо в рот утопленнику. То, что это утопленник, было ясно без вскрытия…

   Док отстранил меня достаточно бесцеремонно, наклонился над трупом. Снял с шеи жетон.

   – Губан, – сказал он. – Как же так? Странно…

   – Что, опять не та смена?

   – Да нет, смена та… Не понимаю, командир. Ничего не понимаю. Где-то должны быть какие-то записи…

   – Это само собой.

   Второго – вторую – нашёл Фест.

66.

   Было так: пока мы копались в душевой, он шёл вдоль ряда дверей – а, надо сказать, жилой блок был похож на купейный вагон изнутри, только коридор чуть пошире и двери – скользящие – располагались раза в два пореже. Ну и вагон длиннее. Так вот, Фест пробовал двери и в те, которые приоткрывались, заглядывал.

   Пай тенью следовал за ним.

   В эту дверь Фест заглянул и уже высунулся было обратно, но замер. На койке под простынёй кто-то лежал. Просто сетка прогнулась, и простыня скрадывала обводы тела.

   Фест, отодвинув дверь, вошёл.

   Жилая ячейка (комнатой её назвать язык не поворачивался) была аккуратно и уютно обставлена и украшена – насколько это вообще возможно, когда основная мебель – двухэтажная койка и откидной столик – привинчены к полу, а на потолке светится старообразный плафон в проволочной сетке. Над столиком висело зеркало в рамке – правда, расколотое наискось. Верхняя койка – очевидно, необитаемая – была застелена белым пластиковым листом, и на нём стояли три кукольных домика и сидели несколько нарядных тряпичных кукол и пёстрых белок. Тут же, поближе к свету, рос в горшке куст неизвестного растения с жёлтым цветком. На стенах висели акварели…

   Фест подошёл к койке и приподнял простыню. Под простынёй лежала девушка с голубыми волосами.

   – Ё-кэ-лэ-мэ-нэ… – сказал Фест. – Мальвину замочили. Буратины долбанные.

   Пай встал в дверях боком, одним глазом контролируя коридор, другим – комнату.

   – Зеркало разбито, – сказал он.

   – Ну и?

   – Примета плохая.

   – А-а… – Фест махнул рукой. – Плохая примета – это когда зеркало разобьёт чёрный кот пустым ведром. А так – фигня.

   – Откуда ты всё это знаешь?

   – Гудвин сказал.

   – Ну, тогда всё так и есть…

   Фест громко вздохнул, достал из кармашка «разгрузки» начатую пачку жевательной резинки, одну подушечку отправил в рот, пачку протянул девушке:

   – Угощайся. Мёд и лимон.

   – Зачем ты так, Фестиваль? – спросил Пай.

   – Не знаю, – сказал Фест. – Она мне понравилась. Как ты думаешь, я бы понравился ей?

   – Ты слишком циничен.

   – Да? А по мне – так ничего. Там начальство не маячит?

   – Ещё нет.

   Фест с сожалением посмотрел на «Мальвину».

   – Всё равно не успеть, – сказал он.

   И повернулся, чтобы уйти.

67.

   – Я, кажется, сообразил, где может быть передатчик, – сказал док, когда мы вышли из столовой.