Журнал «Если» - «Если», 2002 № 08

Сук торчал над крышей, будто пророс сквозь машину. Буря выворотила дерево с корнями. Низкая кирпичная ограда валялась на асфальте кубиками из детского строительного набора. Ветер был таким сильным, что я с трудом удерживался на ногах. Он обдирал дерево: я то и дело вздрагивал и выплевывал листья.

— Рейчел!

Она остановилась и прислонилась к стволу. Что-то звякнуло. Прорванная крыша оторвалась от кузова, и машина, уже не удерживаемая суком, плюхнулась на все четыре колеса. Рейчел соскользнула по стволу и упала на шоссе.

Я протянул ей руку.

Она помотала головой.

— Рейчел!

Она посмотрела на меня.

— Извини, — сказала она, — но я должна это сделать. Стоп!

— Что?

— СТОП!

Я заморгал на нее. Я улыбнулся. Я лукаво поблестел глазами.

— Занавес! О Господи Боже мой! — простонала она. — Фрэнк?

Снова полил дождь.

— Ты его не получишь, — сказал я.

В глазах у нее был ужас.

— СТОП!

— Ты его не получишь, — сказал я. — Я тебе не позволю.

— СТОП, тебе говорят! — взвыла она.

— Прекрати мною командовать, — рявкнул я. — Мы ведь даже больше вместе не работаем.

Она разразилась рыданиями.

Невероятно, но автомобиль оказался более или менее на ходу. И, когда, наконец, машина «скорой помощи» добралась до нас, я последовал за Рейчел в больницу. Врачи ничего у нее не нашли, «но мы предпочитаем не рисковать с сотрясением», а потому оставили ее до утра.

Я вернулся в коттедж. Осталась только одна фара, а на полдороге мне пришлось повозиться с крылом, отгибая его там, где оно терлось о шину. Ветер утих. Дождь снова полил. У меня больше не было крыши, так что я ехал быстрее, чем следовало бы, обеспечивая «карман» сухого воздуха за ветровым стеклом. Когда я добрался домой, внутренность машины напоминала ванну. Я нажал на тормоза, и снова чертова колымага меня проигнорировала, остановившись только в канаве.

Когда я подошел к двери, появился Фрэнк. Я бросил его ключи на кухонный стол.

— Приветик, — сказал я.

Он хотел было врезать мне, но передумал. Ведь мои синяки просто превратились бы в его собственные, когда он в следующий раз получил бы контроль.

Я пошел спать.

На следующее утро Фрэнк заказал такси до Одли-Энда. Он довел меня до ворот дожидаться машины, на случай, если она застрянет в грязи. Солнечный свет был тусклым и жиденьким, и уже опять на юге громоздились тучи. Поля и луга, насколько хватал глаз, превратились в море грязи.

Фрэнка интересовал только автомобиль. Край канавы, куда я его загнал, обрушился, и ближайшее колесо ушло в грязь по самую ось.

В доме зазвонил телефон. Фрэнк пошел ответить. Оказалось, что таксист отказывается свернуть на грунтовку, и мне придется идти до шоссе пешком.

Примерно за минуту до того, как я добрался до такси, зарядил дождь. Когда я открыл дверцу, таксист выстлал пол газетами и потребовал, чтобы я был осторожнее с обивкой.

Я разговорил его, чтобы отвлечь от звука моих подошв, обтирающихся преднамеренно и дочиста о спинку переднего сиденья. Он оказался неиссякаемым источником сведений о происшествиях и катастрофах. Грязевые оползни, ураганы, наводнения, «десятки погибших во Франции и Германии!»

«Дворники» он включил на максимум. Дверцы содрогались от внезапных ударов ветра. Над горизонтом клубились тучи.

— Ух, черт! — выругался таксист.

Они там были все. Ясмин и ее новый приятель Билли. Колин, и Джолин, и дети. Грэм из гаража. Звезды «Зеленых дорог». Их лица знакомы вам не меньше, чем лица ваших собственных родителей и ваших детей. Вон они — наклоняются, улыбаются, их зубы такие белые и острые в лучах солнца.

Даже выкинутые персонажи не поленились явиться: Сара, медицинская сестра, и ее муж Роберт, и их дочурка. Кевин, Изобличенный Педофил-Священник (помнится, этот поворот сюжета вызвал яростные дебаты).

Повсюду вокруг такси в небе зависла бесчисленная, ветвистая семья образов «Зеленых дорог».

— Такое не часто увидишь, верно? — сказал таксист, глядя на тучи.

Но ведь он не мог, никак не мог видеть то же, что и я?

Головы раскрыли рты. Небо озарилось.

Время остановилось.

Время останавливается: целлулоидный кадр, заклиненный в рамке.

Полотнище молнии застывает. Двигатель машины замирает. Деревце, болтающееся в зеркале заднего вида, останавливается в позиции под двадцатью градусами от вертикали. Такси недвижимо, и дыхания не слышно. Брызги из-под левого переднего колеса висят над обочиной, будто дуга из дробленого стекла; длинные, прибитые дождем стебли травы неподвижны и жестки, будто проволочные.

И вид такой, словно весь мир остановился, и реальный мир в конечном счете не более чем еще один мыльный край, всего лишь еще одно искусственно изготовленное место.

Но нет.

Этот мир вполне реален и неумолим.

А сфабрикован только я.

С этой секунды все, что вы видите и слышите, сводится ко мне.

Пока я сотрясаюсь и рассыпаюсь.

Как я ни пытался противиться, Рейчел оказалась права: реальный мир не место для меня.

Мое лицо не подошло. (Еще бы, когда это лицо Фрэнка. И сверх того, оно причиняет дикую боль!)

Из зеркала заднего вида на меня, вытаращив глаза, пялится бледный Фрэнк. Его щеки и лоб обрели какую-то гладкую необитаемость, словно постоянное метание между личностями — Фрэнка и моей — отняло у этого лица собственное выражение, оставив лишь пустоту.

Фрэнк, конечно же, очень слабохарактерный человек, если согласился на такое вторжение. Или очень влюбленный.

И теперь до меня доходит, что возможность освободиться всегда была в моей власти. Оставаться или нет в этом сожительстве — всегда зависело от меня.

Просто мне, как Дороти в стране Оз, потребовалось время, чтобы понять то, что с самого начала было у меня перед глазами.

Я здесь посторонний. Я посторонний повсюду. Сценаристы «Зеленых дорог» хорошо справились со своей задачей. Моя сюжетная линия исчерпана. Она давно завершилась. Полноценной развязкой.

Наконец, осознав и приняв все это, я не страшусь дать занавес самому себе. На запотевшем стекле такси я пальцем черчу заключительные титры «Зеленых дорог». Да обретем мы свободу — продюсер, актер — каждый на свой лад. Один — во плоти, другой — в воображении.

Звук…

Панорама…

Декорации…

Общий план…

Заключительные титры.

Слова, которые, исчезая с экрана, оставляют после себя идеальную пустоту.

Перевела с английского Ирина ГУРОВА