Александр Карпенко - Грань креста

Администрация заняла место у лежащей на земле серой плиты - такой же, как и на других захоронениях. Без халата, в темном платье, с черным платком на голове, главврач лишилась своего неприступного вида и стала похожа на обыкновенную немолодую усталую бабу. Ее лицо, утратив обычную надменность, приобрело вполне человеческое выражение печали, тушь на ресницах расплылась.

- Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека...

Один за другим выступило все начальство.

- Прекрасный работник...

- Добрый и отзывчивый...

- На протяжении многих лет мы знали его как...

- Не забудем...

- ...спокойно, дорогой товарищ...

Пустые, ничего не значащие, не стоящие слова, какие говорят о каждом. "Аут бене, аут нихиль". Ничего, не узнать из бестолковых казенных фраз о седом спокойном мужике в замасленной майке. Народ не вслушивается в трескотню, переговаривается. Им вовсе не безразлично происходящее. У них - свои некрологи:

- ...у бронетранспортера накрылся. Сам прикинь, эту дуру на буксир не возьмешь. А тут, на счастье, Нилыч мимо...

- ...двух с ногами стоил. А уж какие теперь водилы - лучше не говорить...

- ...в жизни не напомнит. Наживешь - отдашь... И то тут, то там хлеставшее, как пощечина:

- А где ж бригада была?

Я стараюсь сжаться, сделаться как можно мельче и незаметней. Вот и начальство начало искать бригаду - сказать слово. Меня, слава богу, пронесло. А Люси отловили и, передавая из рук в руки, доставили к могиле, поставили на холмик выброшенного грунта.

Мышка прыгала, бессильно размахивая лапками, пищала что-то. За гулом толпы не было слышно ни единого слова.

Сообразив это, Люси, цепляясь за чью-то одежду, влезла наверх - на плечи коллег, пробежалась по ним и заскочила через открытое стекло в кабину высокого реанимобиля. Коротко мяукнула ошибочно включенная сирена, провернулся маяк. Наконец мышка нашла нужную кнопку, заставив работать внешний громкоговоритель:

- Не буду повторять сказанное. Все знали Нилыча - доброго и честного человека. Я... я никогда, никогда не забуду, кому мы с Шурой... кому мы обязаны жизнью. Если бы...-Тонкий голосок мышки пресекся, раздалось несколько скрипучих звуков, потом она заговорила вновь, справившись с собой. Голос ее внезапно окреп, набрал силу. - Не нужно винить в его смерти только того одураченного мальчишку, что спустил курок. Будь отсюда дорога домой, Нилыч давно бы нянчил внуков в Айове или Тамбове, не помню точно... Он стал бы хорошим дедом, я знаю. Вспомните, как вы сюда попали и почему финал ваших жизней - под этими серыми плитами. Кто помолится за ваши души?

Люси выскочила из кабины, бросив невыключенный микрофон, оставшийся болтаться на длинном шнуре, подобно маятнику, из стороны в сторону, ударяясь о стойку кузова. При каждом ударе над толпой проплывал неприятный скрежещущий звук.

Начальство поторопилось поскорее свернуть церемонию. По жесту главврача гроб закрыли и опустили в яму. На дне хлюпнуло.

- Прощай, Нилыч. - И она первой бросила горсть земли. Комья гулко ударились о крышку гроба.

Люди подходили друг за другом, склонив головы, говорили что-то, бросали свои пригоршни сырого грунта. Кинул и я, прошептав: "Прости", отошел, освобождая место следующему. На ладони остался мокрый след болотной зелени.

В лопатах не было нужды. Народа было столько, что могила заполнилась, вырос холмик. Водрузили плиту, помолчали немного, разошлись по машинам.

Начальница вновь взяла рацию:

- Выезжаем, начиная с внешнего ряда, слева направо. Центр, диктуйте.

- Белая Топь, улица-Болотная, восьмой дом. Плохо с сердцем. Время приема... Передачи... Рекомендуемый маршрут...

- Линейная сто двенадцать, вас поняли, Центр. Выполняем.

- Город, улица... Время, маршрут...

- Линейная девяносто семь, принято, поехали.

- Время... Маршрут...

- Поняли...

- Поняли...

Машины, бригады которых получили вызов, разворачивались и, включив на прощанье последний раз сирены и маяки, уходили от кладбища по чавкающей под колесами гати одна за одной выполнять свою работу. Сегодня. Завтра. Ежедневно.

- Нет, нет! - раздались вблизи душераздирающие вопли. - Я не хочу! Не буду, не поеду! Мы все, все погибнем здесь! Нет спасения! Нет спасения!

Я протиснулся между пыльными кузовами, влекомый профессиональным любопытством. У распахнутой дверцы автомобиля на краю площадки билась, металась по земле молодая женщина, почти девочка. На запыленном лице - дорожки, проложенные слезами. Из прокушенной губы течет на подбородок струйка крови. Перепачканный зеленью халат распахнулся, сбился, обнажая исцарапанные до самых штанишек ноги, из-под которых выглядывал краешек казенного бинта. Тело женщины сотрясали судороги, выгибали его дугой. Рядом растерянно переминался с ноги на ногу немолодой водитель в роговых очках.

Я с размаху залепил ей пару хлестких пощечин - без эффекта. Забыв, где нахожусь, требовательно протянул руку назад, щелкнув пальцами. Кто-то, чей ход мыслей был сходен с моим, истолковал жест адекватно и сунул мне в ладонь набранный шприц.

- Что там?

- Реланиум.

- Два?

- Четыре.

- Годится. Держите руку.

Полностью ввести лекарство не удалось - при очередном рывке игла вылетела из вены, но сделанного хватило, чтобы истерика мало-помалу угасла. Вот уже женщина начала успокаиваться. Перестала дергаться, замолчала. Затем присела, обвела нас глазами так, словно видела впервые. Спохватившись, стыдливо одернула халат. Встретившись со мной взглядом, покраснела.

- Извините меня, пожалуйста... Поймите, у меня там ребенок остался.

- У меня-трое...

Я помог ей влезть в кабину. Материализовавшийся возле нас Павел Юрьевич выдрал из ее пальцев скомканную бумажку с вызовом, через голову протянул следующей бригаде.

- Ты - в конец очереди, - жестко объявил он, - чтоб через десять минут в порядке была.

- Я ей реланиума вкатил, - попытался заступиться я, - может, дадите полежать?

- Пока доедет, выспится. Задержки выезда на три часа уже. А с тобой, голубь, мы еще побеседуем.

- Да я-то что... - начал было я, но тут раздался хлесткий выстрел, за ним другой. Я даже не представлял себе, до какой степени можно выдрессировать человека - тем более меня самого! - за такой короткий срок. Прежде чем голова успела что-либо сообразить, мускулы самопроизвольно сработали, бросив мое тело наземь и перекатом переместив под днище ближайшего автомобиля.

Боязливо выглянул из-под бампера. Руки мои пытались нащупать отсутствующее оружие.

Пьяная в дым троица: высокий мускулистый водитель, седой унылый доктор с трясущимися руками, коренастый фельдшер азиатской наружности. В руках последнего - карабин. На земле, у колеса - открытая емкая бутыль с белесо-мутным содержимым, огрызки хлеба. Судя по вываливающимся из кармана водителя наручникам - коллеги-психиатры. Фельдшер передернул затвор и пальнул в воздух. Павел Юрьевич надвинулся на него.