Цитадель звездных властелинов - Эдмонд Мур Гамильтон

было назвать иначе, как мехом, их черепа были странно удлиненными, а не куполообразными, а на кончиках их пальцев сохранились древние когти, по- кошачьи втягивающиеся в подушечки. «Они из семейства кошачьих!» — пришло Уайетту в голову, и это действительно было подходящее слово мужчина среднего роста, с широкой грудью и тонкими, но явно сильными ногами, был одет в выцветшие джинсы «Ливайс» и ботинки на высоких каблуках. Его лицо от подбородка до середины лба было кирпично-красным, а выше этого кожа была белой, как у младенца. Над одной из коек висела на крючке шляпа «Стетсон», несомненно, принадлежавшая этому человеку. Пятый землянин, сидевший рядом с ним, был похож на него, но в то же время чем-то неуловимо отличался. Уайетт на минуту растерялся, пытаясь понять, откуда может быть родом этот пятый человек, а потом вспомнил, что однажды видел австралийский фильм с длинным худощавым актером по имени Чипс Рафферти, сыгравшим скотника, и понял, что знает ответ на этот вопрос.

Остальные шесть пленников, сидящие на койках, были не с Земли. Они не были похожи на людей. Несмотря на разный облик, во всех homosapiens прослеживалось хорошо заметное происхождение от одного вида первобытных предков, а эти шестеро, несмотря на то, что они тоже были прямоходящими гуманоидами с ловкими руками и довольно красивыми лицами, явно произошли от кого-то другого. Их предки оставили им в наследство волосы на теле, которые нельзя было назвать иначе, как мехом, их черепа были странно удлиненными, а не куполообразными, а на кончиках их пальцев сохранились древние когти, по- кошачьи втягивающиеся в подушечки. «Они из семейства кошачьих!» — пришло Уайетту в голову, и это действительно было подходящее слово — Ты не землянин, — заявил коренастый житель юго-запада Америки мягким, но очень холодным голосом. — Ты чертовски хорошо замаскированный инопланетный шпион.

И пленники стремительном кинулись на Дункана — все вместе, в согласованном целенаправленном броске.

Глава VI

ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ еще сильнее прижаться к двери или попытаться вырваться, как от него наверняка ожидали его противники, Уайетт бросился прямо на человека в «Дивайсах». До него было легче всего добраться, потому что он опережал остальных примерно на шаг, так что он стал первым, кому Дункан нанес удар.

— Шпион, да?! — с ненавистью прорычал американский фермер.

Толпа сомкнулась вокруг Уайетта, но он повис на своем соотечественнике, который тоже вцепился в него мертвой хваткой, и они повалились на пол, молотя ногами по ногам остальных.

— Я тебе покажу, шпион! — крикнул американец. Высокий австралиец, прыгнувший на новичка следом за ним, наклонился и попытался оттащить Дункана, и тот яростно лягнул его по голеням.

— Не все сразу, парень! — закричал Уайетт. — Убери лапы!

Они перекатились по полу, колотя друг друга — Дункан лупил по чугунному торсу противника, и в ответ сам получил удар в голову. Он выругался, хоть и не был большим любителем крепких выражений — несправедливость этого нападения вдохновила его, и он превзошел сам себя в подборе ругательств. Так он продолжал колотить фермера, сопровождая каждый удар крепким словечком, пока через некоторое время не обнаружил, что бить ему больше некого и что он барахтается на полу в одиночестве, окруженный тесным кружком других пленников, которые смотрели на него сверху вниз. Он приподнялся и сел, моргая — и увидел, как мужчина в «Дивайсах» вытирает с разбитых губ кровь тыльной стороной ладони и задумчиво рассматривает его.

— Значит, я, хм, «бродяга вонючий» и «убожество помоечное»? — уточнил он.

— Да, и чертовски тупое! — с горечью добавил Уайетт, вставая и сжимая кулаки.

— А теперь отвечай очень быстро — кто погиб в Аламо? — спросил австралийский скотник.

— Дэйви Крокетт, — ответил Дункан. — Король дикой границы. А еще Уильям Баррет Трэвис, Джим Боуи и множество других хороших парней, о которых никогда не писали песен. Ну же, давайте закончим с этим!

— Хм… — протянул американский фермер, делая шаг назад. — Я не думаю, что кто-нибудь, кроме землянина, мог бы так ругаться, не запинаясь, и умел бы так драться. Что скажешь, Билл?

Австралиец в ответ согласно кивнул.

— Меня зовут Эй Си Бердик, и я оказался очень далеко от дома, — сказал американец, протягивая Уайетту руку. — Извините, что мы на вас набросились, но здесь были трое парней подряд, которые утверждали, что они такие же пленники, как и мы — вот только они ими не были, и нам это надоело.

Все еще хмурясь, Уайетт пожал руку и ему, и австралийцу. Араб и уйгур, что-то пробормотав, угрюмо разошлись по своим местам, явно разочарованные тем, что обошлось без кровопролития, а юноша-апач продолжал смотреть на Дункана немигающим взглядом из-под засаленного головного убора.

— У этого парня нет имени, — рассказал Бердик, ухмыляясь. — Он спал в горах, когда его забрали — вы знаете, некоторые из его народа до сих пор узнают свое воинское имя, получая его во сне по древней традиции. Он думает, что все это — часть сна, и ждет, когда он проснется.

Уайетт кивнул Безымянному, и тот тоже быстро наклонил голову, а потом вернулся на свою койку и сел, скрестив ноги, терпеливо о чем-то размышляя.

Бердик же перешел со своего родного языка на язык Урикса и продолжил объяснения, кивнув на пленных инопланетян:

— Эти джентльмены с Альфы Центавра Четыре.

Покрытые мехом стройные мужчины сложили ладони вместе и подняли их на уровень груди. Один из них, черный как смоль и одетый в алую тунику, тоже заговорил на языке завоевателей:

— Я Турн из Обрана, королевский гонец. Меня схватили, когда я пересекал равнину с посланием от одного короля к другому. Теперь все мы будем втянуты в войну.

Остальные альфа-центаврианцы печально кивнули.

— Да, и мой мир тоже, — вздохнул Уайетт, забыв о своем гневе.

— Что ж, — сказал ему Бердик, — заходи и чувствуй себя как дома.

ДАЛЬШЕ ДЛЯ УАЙЕТТА началось что-то вроде кошмара, не слишком продолжительного, но напряженного. Было нелегко следить за собственным языком, когда он разговаривал с сокамерниками, зная, что каждое его слово слушают затаившиеся снаружи инопланетяне. Араб, уйгур и Безымянный ждали дальнейших событий, какими бы они ни были, с присущим им фатализмом, но Бердик и австралиец Билл лучше понимали ситуацию и отчаянно пытались что-то с этим сделать.

Дункану хотелось сказать им хоть слово надежды, но он не осмеливался говорить ничего лишнего из-за альфа-центаврианцев, да к тому же, ему и самому все чаще казалось, что никакой надежды нет. Понимали это и Билл с Бердиком. С каждым