Эффект Эха - Павел Александрович Шушканов

– Зайдут, но не так быстро. Теперь можно бежать.

Лица. Сейчас в темноте и пустоте старого корпуса их название звучало так же неприятно, как и произнесенное Эхо в эфире. Вероятно, с их лицами что-то не так, но не узнаешь, пока не подпустишь поближе, а этого лучше не делать.

– Сюда!

Вход в винный погреб был снаружи – я хорошо видела его из окна, но и тут оказалось что-то вроде подвала. Сначала лестница вниз, затем новая, но хлипкая дверь, а за ней старая массивная. Малик задержался, чтобы закрыть за нами каждую из них. Не так уж он безнадежен.

Глаза понемногу привыкали к темноте. Стены из красного кирпича уходили вверх полукруглыми сводами, в которых виднелись проемы окошек вентиляции. Из них сочился бледный лунный свет, а из тех, что над нами – свет фонаря. Где-то наверху упало, но не разбилось, покатившись по кафелю нечто стеклянное. Вжавшись друг в друга и прислушиваясь к звукам наверху, мы ждали. Время тянулось напряженной струной. На какое-то время все затихло, но вдруг вспорхнули потревоженные птицы и снова раздались хруст и мягкие шаги.

Малик аккуратно потянул меня за руку в глубину подвала. Он рассмотрел еще одну дверь в стене. Что ж, чем дальше заберешься, тем меньше шансов быть обнаруженным. И меньше шансов спастись, если тебя все-таки найдут. Но рискнуть стоило.

Дверь открылась почти бесшумно, за ней темнел коридор. Я хотела включить фонарик на телефоне, но Малик остановил меня и указал на тусклый зеленый огонек, горящий в глубине туннеля. Аккуратно и почти бесшумно мы направились к нему, ощупывая ногами путь в темноте.

Радио. Оно стояло на деревянном столике у стены. Его шкала светилась изумрудным и была настроена на пустую волну – почти неслышный шорох доносился из динамиков. И вокруг ничего, даже стула, хотя он то точно должен был быть – ведь это не приемник, а радиостанция и она вещала все это время. Если Малик оказался прав, то Эхо наговаривал в нее инструкции измененным голосом под детский или женский. И, судя по всему, делал это стоя. Какая-то ерунда.

Я все же включила фонарик. Секундой позже того, как Малик наглухо закрыл дверь.

– Лора, – он шагнул ко мне и вдруг замер.

Я обернулась. Что я тут ожидала увидеть? Сгорбленного над радиостанцией человека в плаще, застигнутого нами врасплох. Или прикованного цепью к стене человека, даже ребенка, который по приказу Эхо начитывал в эфир инструкции. Но ничего подобного здесь не оказалось. Тут было другое. Прямо на стене за мной.

Мой телефон зазвонил, и сразу стало ярче – свет экрана ударил в глаза. На экране номер Катерины Андреевны – я не записывала его, но помнила наизусть. И еще цифры выше – половина третьего ночи. Закостеневшим от страха пальцем, я сдвинула ползунок.

– Лора! Лорочка…

Я только кивнула и выдавила «да» пересохшим горлом. В свете фонарика виднелся кусок стены. Свежей краской на нем кто-то плохо нарисовал двух человек, не по-детски, а как-то неестественно, а оттого жутко. На одном был пиджак и водолазка Димы. Он раскинул руки и в каждую из них в трех местах от плеча до ладони был вбит настоящий гвоздь. У фигурки пониже был знакомый сарафанчик. Я не видела ее лица – к нему был приклеен пакет.

– Лора, я не знаю, что делать, – в ужасе всхлипывал голос. – Дима упал. Он кричит, что ему больно. Я не могу понять, что происходит. И Даша… Я не могу разбудить ее!

Малик вырвал телефон из моих рук и начал торопливо набирать номер. Я стояла как парализованная, только ощущала, что моя рука шарит в темноте, пытаясь найти опору. Наконец она наткнулась на что-то твердое.

– Ублюдок! – я швырнула подвернувшийся кирпич в стену, словно с ним улетит и душившая меня злость. В свете фонаря брызнули каменные осколки, закрутилась пыль. – Тварь! Сволочь!

Радио полетело на пол, и я отшвырнула его ногой в угол, угодив в мерцающую шкалу и даже не почувствовала боли.

Малик обхватил мои плечи. Я попыталась вырваться, но вдруг почувствовала себя тряпичной куклой. Бесполезной и глупой тряпичной куклой.

8.Лора: белые факелы

Это здание я часто видела из окна машины, когда стояла в пробке на пересечении проспекта и какой-то второстепенной, заросшей кленами улицы. Оно белым парусом торчало над деревьями, разлинеенное полосками длинных балконов. Оказалось, что внутри оно пахнет хлоркой и лекарствами и напичкано толпами тревожных людей, как в халатах, так и без таковых. И я была одним из них. Мне даже дали халат. Потом я сидела в коридоре, смотрела в стенку и иногда копалась в телефоне, отыскивая значения непонятных торопливо сказанных врачом слов.

«У нее была астма?»

«Никогда»

«Но она может быть и приобретенной»

«Да, наверное…»

«Ларингит? Легочные инфекции?»

«Не знаю»

«Ангина в последние месяцы?»

«Я правда не знаю!»

Пришел Малик и сел рядом. Он взял меня за руку, а я аккуратно сжала его пальцы.

– Что там?

– Спазм дыхательных путей, – я потерла глаза руками. – Все будет в порядке. Уже в порядке.

– А Дмитрий?

– Официально – неврологическое. Защемление нервов или что-то такое, вызвавшее сильную боль. А неофициально… Мне надо спрятать их, – я глубоко вдохнула и выдохнула в ладонь, чувствуя, как струится горячий воздух между пальцами. – Этот ублюдок мстительный. И, знаешь, ты был прав. Жаль только, что я не услышала тебя раньше. Эхо – не добрый оплачивающий странные вещи дядя-извращенец. Он мстит мне за проваленное дело. Нет, молчи, я знаю, что ты хочешь сказать! Да, ты виноват, что все так вышло, но так даже лучше. Рано или поздно я совершила бы промашку и без вашей с Димой «помощи» и тогда, возможно, все было бы еще хуже, – я взглянула на Малика. Его черные глаза смотрели в пустоту и в глубину своих невеселых мыслей. – Он предупредил меня, что нужно хорошо делать свою работу и тебя – дважды, что не следует пытаться найти его. Только знаешь, что я думаю? К черту его. С его заданиями в эфире и деньгами. И его угрозы туда же. Лучше я буду смотреть, как все распадается на части, но обнимая дочку, чем бегать, выполняя его требования, не зная, что с ней и в безопасности ли она. Что скажешь? Я не права?

Малик медленно качнул головой и облизал губы.

– Все верно. Но я его отыщу. Приволоку к тебе и буду бить головой об пол, пока он