Дин Кунц - Улица Теней, 77

Представь себе того, кто убивает, чтобы жить, и кто убил своего брата, как некогда Каин убил Авеля. Он считает, что ни один бог не осудит его. Он говорит, что ощущения — это все, и это единственное, в чем он прав. Он понимает правду жизни лучше, чем любой другой обитатель «Пендлтона». Если бы существовал человек, которого я согласился бы помиловать, так это мог быть только он. Но помилование — идея, свойственная слабакам. А я не слабак.

Здание уже трясет.

Нынешние обитатели «Пендлтона» скоро предстанут передо мной, словно колосья пшеницы, ожидающие серпа. Если бы в моих венах бежала кровь, я бы испытывало восторг от ожидания приближающейся жатвы, но крови во мне нет, и я не подвержено кровавым страстям.

Я принесу им боль, я ввергну их в отчаяние, я их убью, не впадая в экстаз, который, убивая, может испытывать человек, но сделаю все эффективно и во имя собственных интересов, чтобы гарантировать, что только я увижу, как погаснет солнце и мир погрузится во тьму.

Глава 21

Здесь и там

Свидетель

Холодный дождь стекал по высоким, поднимающимся над крышей трубам, превращенным в точильные бруски, на которых ветер, тонко посвистывая, затачивал себя, и даже здесь строители не обошлись без архитектурных излишеств, пусть никто не мог их увидеть. Все трубы заканчивались резной окантовкой, каждую из четырех сторон трубы украшал овальный известняковый медальон с выгравированными буквами «БВ», от «Белла-Висты».

Покрытая керамическими плитками крыша казалась плоской, но на самом деле имелся небольшой наклон к балюстраде высотой до пояса, которая тянулась по периметру. Дождевая вода стекала в медные желоба, а по ним попадала в сливные трубы, расположенные по углам здания.

Под дождем, лавируя между трубами и вентиляционными колоннами, местоположение которых он знал как свои пять пальцев, Свидетель приближался к балюстраде на западной стороне периметра. В сапогах, джинсах, свитере, куртке, но без плаща. Он прибыл из ночи, где не шел дождь, и не ожидал попасть под него здесь.

Он стоял у высокой балюстрады, глядя вниз на ползущие по улице автомобили и на растекшийся по равнине, мерцающий огнями город. В четвертый раз он видел метрополис с этой удачной для обзора точки, и город стал ярче и больше, чем в трех предыдущих случаях. Если бы свет уличных фонарей, рекламных вывесок и окон домов не приглушался пеленой сильного дождя, город произвел бы на него большее впечатление.

Влажность ждала, чтобы смениться внезапной сушью и бездонной чернотой.

Сайлес Кинсли

Возвращаясь со встречи с Перри Кайзером, который рассказал ему столько интересного в баре ресторана «У Топплера», и приблизившись к парадному входу «Пендлтона», Сайлес замялся, потому что фонари горели более тусклым и желтым светом, чем обычно, скрывая переход от первой ко второй ступеньке. Первую ступеньку сделали вдвое шире обычной, а вторая больше походила на открытую веранду, поэтому люди подвыпившие (Сайлес таковым себя не считал) и старые (а уж к ним точно относился) иногда спотыкались, поднимаясь с первой ступеньки на вторую.

Окруженная архитравом из резного известняка, арочная двустворчатая дверь из бронзы и стекла находилась под бронзово-стеклянным навесом от «Тиффани». Лампы, закрепленные под самым навесом, светили на ступеньки и на дверь. Ни одна не перегорела, но тем не менее парадный вход освещался гораздо хуже, чем всегда.

Толкнув одну створку двери и войдя в вестибюль, Сайлес обнаружил, что и здесь лампы непривычно тусклые. Откинув капюшон дождевика, он осознал, что уменьшение освещенности — меньшее из изменений, которые произошли с «Пендлтоном». Не понимая, как такое могло быть, он обнаружил себя не в знакомом вестибюле с мраморным полом, а в помещении совсем другой формы с антикварным персидским ковром, застилавшим часть мраморного пола, и двумя диванами, на которых прибывшие гости могли подождать, пока их примут. По его левую руку исчезла стойка консьержа. Ее заменила стена, обшитая деревянными панелями с одностворчатой арочной дверью. Вечерняя консьержка, Падмини Барати, тоже куда-то подевалась. Справа место двух двустворчатых стеклянных дверей, ведущих в большой банкетный зал, который жильцы использовали для организации вечеринок, если их квартиры вместить гостей не могли, заняла одностворчатая деревянная дверь в обшитой деревянными панелями стене. Двустворчатую стеклянную дверь в дальнем конце вестибюля, которая вела в коридор первого этажа, заменила арочная, тоже двустворчатая, деревянная, с резным наличником. Что находилось за ней, Сайлес видеть не мог. Если раньше светильники размещались в нишах, то теперь вестибюль освещали хрустальная люстра и напольные лампы с шелковыми абажурами, обрамленными кисточками.

Он знал это место по старым фотографиям. Видел перед собой не вестибюль «Пендлтона» в 2011 году, а холл-прихожую «Белла-Висты» далекого прошлого. Кондоминиум исчез, частный дом вернулся. Улицу Теней электрифицировали первой в городе, а «Белла-Виста» стал первым новым домом без газового освещения. Отсюда и более тусклый свет. Это все, что могли дать примитивные эдисоновские лампочки ранних дней осветительной революции.

Иногда от напряжения или при сильных эмоциях у Сайлеса начинали трястись челюсть и правая рука. Это произошло с ним и теперь, но не от страха, а от изумления. Похоже, прошлое и настоящее встретились здесь, словно все вчерашние истории находились за дверью, за порогом, в одном лишь шаге.

Прямо перед ним открылась дверь, и появился первый призрак. Мужчина, вышедший в холл, умер за многие десятилетия до рождения Сайлеса Кинсли. Эндрю Пендлтон. Миллиардер Золоченого века.[18] Первый владелец этого дома. И смотрелся он совсем не призраком, не гремел цепями, чтобы помучить Эбенезера Скруджа,[19] скорее являл собой путешественника во времени. Вот и одевался по моде тех далеких дней: брюки с очень широкими манжетами, узкие лацканы пиджака, жилетка с высокой кокеткой, вязаный, ручной работы галстук-бабочка.

— Вы кто? — удивленно спросил Пендлтон.

Прежде чем Сайлес успел ответить, «Белла-Виста» пошла рябью и исчезла, словно мираж, давно умерший бизнесмен растворился в воздухе вместе с холлом-прихожей, а Сайлес обнаружил, что стоит в ярко освещенном вестибюле «Пендлтона», где все на своем привычном месте.

За стойкой консьержа дверь вела в гардеробную, где гости раздевались перед вечеринками в банкетном зале. Из этой двери и вышла Падмини Барати, стройная красавица с огромными черными глазами, которая напоминала Сайлесу его ушедшую Нору.