Е Войскунский - Экипаж Меконга

Разбросали кошмы, и глазам хивинцев предстала белая с золотом карета изящное изделие славного мастера Жанто. В стеклах кареты, как в зеркале, отразились синее небо, желтый песок и ярко-полосатые хивинские халаты.

Хан, изменив своей степенности, обошел вокруг кареты. Бекович сделал знак, и Федор открыл дверцы, опустил откидные ступеньки. Ширгазы с любопытством заглянул внутрь и несмело погладил часто стеганные белые шелковые подушки, расшитые золотыми лилиями.

Четыре драгуна подвели четырех серых фрисландских коней в богатой упряжке и запрягли в карету. Хоть кони и исхудали за дорогу от непривычной жары и малого корму, но на хивинцев - страстных лошадников - про извели сильное впечатление. Стройные хивинские и текинские красавцы казались жеребятами рядом с огромными фрисландцами.

- Економов, переведи, - приказал князь и, обратившись к Ширгазы, сказал, указав на Федора: - Сей офицер был государем нарочно во Францию к королю Людовику спосылан, дабы сей дар ханскому величеству поднести. Судите сами, ваше ханское величество, о наших мирных намерениях: стали бы мы, на вас войной идучи, класть такие труды, дабы за тысячи верст сие нежное строение бережно довезть?

Хан выслушал перевод и, подумав, ответил:

- Сомнения в дружбе старшего брата нашего Петра были нам чужды. Прошу предать забвению бывшие огорчения. А молодого юзбаши [буквально: стоголовый, то есть командир сотни], ездившего за столь богатым даром в далекий Франгистан, мы наградим особо!

Начали смотреть другие подарки - дело пошло хуже. Хан все осматривал с великим вниманием. Щупал и прикидывал на руку штуки тонких цветных сукон.

- Сукна царь посылал цельные, а за дорогу, видно, поменьше стали, сказал он вполголоса Колумбаю.

Его подозрительность увеличивалась.

Дары малые и вдобавок драные. "Обманывают, - решил он. - А карета и кони хороши, да не в насмешку ли присланы? Где я буду по нашим пескам ездить в ней?.."

Хан не оказал перед Бековичем подозрений и вместе с ним, конь о конь, двинулся к Хиве. За ними ехала ханская свита, а дальше с песнями шел приободрившийся отряд.

Чуть не доезжая Хивы, у речки Порсугань, хан со своим войском расположился лагерем на отдых; неподалеку раскинулись русские палатки. Сам Бекович с князем Самоновым был гостем в ханском шатре.

За ужином хан объяснил Бековичу, что разместить в Хиве весь русский отряд невозможно: не хватит еды, а пока подвезут, пройдет много времени. Конечно, если у князя большие запасы провианта, дело другое...

А с провиантом у Бековича было худо. И хан предложил князю разделить отряд на пять частей и разместить по пяти городам. Обещал хороший корм и жилье. Князю и ближним его предложил гостеприимство в самой Хиве.

Трудно понять, почему Бекович принял это опасное предложение. Может быть, уверился князь в том, что Ширгазы напугался русской артиллерии в схватках у Айбугира. А может быть, был князь в состоянии обреченности, когда не думают...

Решение Бековича офицеры приняли с сомнением. Хотя смутьяна Кожина и не было, многие вспомнили его возбужденные речи.

Федор Матвеев горячился:

- Эх, друг Саша, как в воду смотрел! Не верю я, чтоб у хана припасов кормежных не было. И как князь, сего не проверив, согласился?

В пять сторон от речки Порсугань разошлись с проводниками-хивинцами солдаты, драгуны и пушкари. Долго в горячем, неподвижном воздухе стояла густая пыль, поднятая уходящими отрядами, и медленно затихали вдали звуки походных песен.

Долго стоял Бекович у ханского шатра, глядя вслед уходящим и не обращая внимания на столпившихся вокруг хивинцев.

Скрылись из глаз отряды, улеглась дорожная пыль.

Хан Ширгазы положил руку на плечо Бековича. Князь обернулся.

- Ты, собака, изменивший исламу, продавшийся неверным, - тихо сказал Ширгазы, - ты хотел обмануть меня своими рваными дарами?

Бекович с трудом понимал узбекскую речь. Но эти слова он понял легко: достаточно было взглянуть на лицо Ширгазы.

Хан вытащил из-за пазухи грамоту Петра. Медленно, торжественно разорвал ее пополам, бросил на песок, плюнул, притоптал желтым, с загнутым острым носком сапогом.

Князь сделал шаг назад, схватился за шпагу, но, не вынув из ножен, опустил руку.

Быть может, в этот момент, в предсмертной тоске окидывая мысленным взглядом прошлое, вспомнил он умные, горящие злостью глаза поручика Кожина...

Улыбаясь, переговариваясь между собой, подошли ханские телохранители с обнаженными клычами.

Ширгазы отвернулся и пошел от князя.

- Лицо не портить, - буркнул он, проходя мимо телохранителей...

Отрубленные головы Самонова, Званского, Економова и других старших офицеров были выставлены в Хиве для всеобщего обозрения.

Головы Бековича среди них не было.

По слухам, Ширгазы послал ее в подарок бухарскому хану, но осторожный и дальновидный Абул-Фаиз не принял жуткого подарка, отослал его обратно.

Как в старой сказке о развязанной метле, пять отрядов были уничтожены, изрублены поодиночке. Часть людей была убита, часть взята в плен и пущена по невольничьим рынкам.

Немногие спаслись бегством: кто - во время разгрома отрядов, кто позже, сумев вырваться из плена. И лишь немногие из этих немногих, преодолев неописуемые лишения и опасности, разными путями добрались до русских рубежей.

Гарнизоны построенных Бековичем крепостей вскоре узнали от окрестных туркменов о гибели основного отряда в Хиве.

В октябре 1717 года гарнизон Красноводской крепости, измученный безводьем и налетами кочевников, отплыл в Астрахань. Их участь напоминает судьбу спутников Одиссея, возвращавшихся на родину из-под стен Илиона.

Суда красноводцев были застигнуты жестокой бурей. Часть судов погибла, а часть занесло к устью Куры, на противоположный берег моря. Спасшиеся перезимовали там и только весной 1718 года добрались до Астрахани.

Почти одновременно с ними, бросив крепость, вернулись в Астрахань остатки Тюб-Караганского гарнизона.

Казалось, проклятие тяготело над всеми участниками экспедиции князя Бековича...

5. БЕСПАМЯТСТВО. - ДОБРЫЙ САДРЕДДИН ВЫХАЖИВАЕТ ФЕДОРА МАТВЕЕВА, А ПОТОМ ПРОДАЕТ ЕГО КАШГАРСКОМУ КУПЦУ. - "ТЕБЕ БУДЕТ ХОРОШО". ВОТ ОНА, ИНДИЯ... - НОВЫЙ ХОЗЯИН. - В ДОМЕ ЛАЛ ЧАНДРА. НЕВИДАННАЯ МАХИНА

Они редко попадают в нашу благословенную страну и

ценятся за выносливость, ум и силу... Постой, он жив, о

хвала Амману!

И.Ефремов, "На краю Ойкумены"

Федор Матвеев открыл глаза. Он лежал у пыльной дороги, в степи, поросшей верблюжьей колючкой. Застонал, вспомнив события этого страшного дня. Этого или вчерашнего?..

Жгучее солнце стояло прямо над головой, опаляло глаза. В горле тошнота, во всем теле слабость и острая непрекращающаяся боль в правом плече...