Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

Прошло не меньше полутора часов прежде, чем я увидел этот немыслимый Париж во всей его красе. С небесной высоты он предстал передо мной всеми своими красками, куполами и шпилями, башенками и изумрудными садами и скверами, и серебряной лентой Сены...Это была сказочная панорама, вылепленная из серых лепестков розы с ее карточными домиками, без шума машин и гама людей, без запахов пота и гари, даже без гомона птиц... Мне захотелось поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями и, словно расслышав мое тайное желание, в тишину ворвался телефонный звонок.

- П-привет.

Звонил Вит.

- Где найти Жору?

Найти у Вита сочувствие или понимание относительно моих душевных радостей от встречи с прекрасным было бы по крайней мере наивно.

- Он в Японии.

- А где ты?

- На Эйфелевой башне.

- Ну, старик, - сказал Вит, - ты э-э-это хорошо придумал.

- Я, правда, в Париже.

- Хорошо живете, - сказал Вит и кашлянул.

Я молча согласился.

- Как мне Жору найти?

Я продиктовал номер.

- Он сменил телефон?

Я молчал.

- Ладно, ста-арик, пока.

Этот короткий разговор с Витом словно зашорил мне глаза, я смотрел и ничего не видел перед собой. Понадобилась минута, чтобы снова вернуться в Париж. Предместья города терялись в блекло-голубой дымке, а до солнца можно было дотянуться рукой. Здесь и дышалось легче, а купол высокого неба казался выметенным легким пуховым веником и вымыт лазурной морской водой. Чтобы ощутить легкость своего тела и посоперничать с птицами, ничего не требовалось. Нужно было чуть-чуть призакрыть глаза и слегка подпрыгнуть, и ты - как чайка, - на какие-то доли секунды ощущаешь себя парящим в свободном полете над бурными волнами жизни, свободным от забот оставшихся далеко под ногами. На целые доли секунды!

Я подпрыгнул...

Все, кто верит в любовь, ею был хоть однажды болен.

Все, кто знает на вкус и на ощупь...

И помнит раны.

Заходите ко мне...

На седьмое счастливое небо.

Я налью вам вина

И насыплю вам звёзд в карманы...

Заходите, друзья...

Мне показалось, что я допрыгнул до неё!

До самой Тины!

Я ходил от одной смотровой площадки к другой, думая и думая о ней, время от времени останавливаясь у перил, думая и думая, и всякий раз, глядя на бесконечную едва различимую в белесой дымке линию горизонта, убеждая себя, что земля-таки круглая, а Франция с такой высоты ничем не отличается от России или от Канады и даже от Австралии. Хорошо бы увидеть отсюда закат солнца, подумалось мне. Вместе с Аней.

И какая здесь звонкая тишина!

Не скрою, я был поражен ощущением, которого давно не испытывал - ощущением абсолютной независимости. (Правда?). Правда, время от времени, то тут, то там раздавались телефонные пиликания, и можно было расслышать то английский, то гортанный немецкий и даже ласковый русский, а то и какой-то сумбурный восточный язык, но все эти разговоры не могли перечеркнуть моего возвышенного чувства свободы. Мне не хотелось с ним расставаться и я не спешил на землю. Разговор с Витом, конечно, сильно испортил мои впечатления, но я старался об этом не думать, и нам вместе с Парижем это удавалось. Я чувствовал легкое покачивание башни и от этого у меня кружилась голова. Но вполне возможно, что головокружение было вызвано тем, что называется счастьем. Да, я был наполнен счастьем, как бокал наполнен вином, предназначенным для услады любовных утех. Я был им напоен. Когда я снова почувствовал под подошвами землю, дали знать о себе натертые пятки, я вдруг обнаружил, что забыл на перилах карту Парижа, куда время от времени заглядывал, рассматривая город. Как я теперь попаду на Монмартр? Я хотел пройти к Мулен-Руж какой-то неизвестной доселе дорогой и, поскольку Монмартр - это гора мучеников, решился-таки идти пешком, мучаясь своими истертыми в кровь горящими пятками. Мы всегда сочувствуем тем, кто пережил какие-либо лишения, и хотим хоть как то приблизиться к ним. Истертые пятки - как модель мученичества. Смех да и только. Но о том, чтобы снять штиблеты и шлепать по Парижу в носках у меня не возникло и мысли.

И, конечно же, я жутко скучал без Юлии!

- Ясное дело, - говорит Лена, - без Юли в Париже - это уже мученичество.

А я наслаждаюсь тем, что мне не надо на это ничего отвечать. Мне достаточно просто лежать в траве - бог с ним, с тем Парижем и горящими пятками, здесь важно ведь только одно: слышать нотки ревности в ее тихом голосе. И какая уж тут Тина? Лена - вот, а где ваша Тина?

Мало ей Парижа!..

Глава 18

Я поднимался к вершине монмартрского холма, увенчанного ослепительно белыми куполами Сакре-Кер и до сих пор усеянного невзрачными одноэтажными домиками с облезлыми стенами, кажущимися беззащитно-униженными соседством со своими высотными современными собратьями. Я плелся по крутым извилистым улочкам и бесчисленным каменным лестницам, любуясь зелеными палисадниками и балконами-клумбами, пестрящими всеми красками мира цветами. Уличные художники, торговцы овощами и фруктами, звонкие и смелые цветочницы, хватающие тебя за рукав, ранние проститутки и праздно шатающиеся туристы...О революционной славе Монмартра ничего не напоминало, разве что Стена Коммунаров на кладбище Пер-Лашез и гордо развевающийся над «Отель-де-Виль» стяг красного кумача, приходящий на память из зачитанных страниц школьного учебника. Как Сизиф пер на гору свой злополучный камень, так и я тащил на вершину огнем пекущие пятки, хотя можно было спокойно взять эту, казалось, неприступную высоту на фуникулере. Иногда я садился на еще хранящую дневное тепло каменную ступеньку и безучастно рассматривал туристов, снующих в одиночку или небольшими группками в поисках достопримечательностей. И вдруг на одной из афиш я увидел Аню, да-да, улыбающуюся Аню. Ее смеющиеся глаза, ее губы... Следующий телефонный звонок поймал меня на Елисейских полях у изумительной красоты невысокого старинного здания.

- Слушай, - сказал Жора, - ты там долго еще намерен оставаться?

Я не знал, что на это ответить, потому что ответ был ясен и попугаю.

- Мне нужно кое-что с тобой обсудить.

Я ждал.

- Нам предлагают участие, я считаю, в совершенно безумном

проекте. Представляешь, эти неистощимые япошки дышат нам в затылок.

- А я тебе что говорил!

- Но их технология стимуляции роста клонов настолько проста и надежна, что просто диву даешься. Мы с тобой этот вариант обсуждали в Йоханнесбурге... Ты помнишь?

- Да, - сказал я.

- Ты спишь?

- С чего ты взял?

Повисла пауза.

- Алло, ты слышишь меня? Ты купил мне подарок?

- Не ори, - сказал я, - говори.

Жора еще какое-то время с восхищением рассказывал о каких-то достижениях японцев, затем спросил:

- Как думаешь, соглашаться?

- Мы ничего не теряем, - сказал я.

- Ты уговорил свою кралю? Что ты за нее уцепился? Как ты там?..

Вопросов было неожиданно много, и на один из них мне удалось ответить.

- Далась она тебе!

Я не стал ничего объяснять, и мое молчание отбило у него желание спрашивать дальше.

- Как ты там? Ты купил мне подарок?

Никогда прежде он не интересовался моим самочувствием.

- Натер ноги.

- Ноги - это ничего, - сказал Жора, хмыкнув в трубку, - лишь бы не...

Я видел, как он улыбается.

- Привет Анке, вы спите?

- Соглашайся, - сказал я, - и будь с ними поосторожней. Они могут слямзить нашу идею, сорвав ее с твоих губ...

- Это ясно. Ты мне Тинку нашёл?

- Да иди ты...

Я, скучая, сидел на скамеечке, сдернув с ног свои желтые новые туфли и рассматривал город, подернутый сизой дымкой. Надо же было как-то убить время! Мне было радостно слышать далекий веселый звонкий Жорин баритон, обеспокоенный в большей степени тем, что мы с Аней уже спим. «Мне кажется, ты гоняешься за мертвецами» - сказал он однажды, когда убедился в моем непременном желании разыскать Аню и Юру. И теперь вот ещё эту Тину. Тогда он не мог и представить себе, как они нам были нужны.

А сейчас его заботило только то, что мир не стоит на месте и, хотя мы и живем в кипящем слое научных достижений, нас могут в два счета обскакать какие-то там япошки или индусы, а то и китайцы или евреи, чьи научные разработки в области клонирования человека, мы это уже знали не понаслышке, заставляли нас торопиться.

- Хорошо, - сказал Жора, - ты когда вернешься?

- Я еще не видел Аню.

Снова повисла короткая пауза.

- Хорошо, увидимся, - сказал он, - тащи ее к нам!

- Ты там не женись на японке.

- Как получится, - рассмеялся он, - ты там поскреби по сусекам.

- Поскребу, - пробурчал я.

- Без Тинки приедешь - убью, - пошутил Жора.

А мне было не до шуток.

День умирал. На каменных плитах ворковали голуби, хотелось есть и беззаботно сидеть вот так до утра. Я закрыл глаза и прислушался: тихий шелест листьев над головой, сердитое воркование, далекие голоса туристов, иногда звонкий смех... Мысль о том, что мне нужно надеть штиблеты была для меня ненавистной. Мне хотелось швырнуть их с вершины Монмартра в сторону Эйфелевой башни или собора Парижской Богоматери, чтобы они, вращаясь пропеллерами, пролетели над Парижем, как бумеранги со сломанными лопастями, и никогда больше не возвращались ко мне.