Тимур Пулатов - Плавающая Евразия

- Довольно спорить, мальчики! До десяти осталось двадцать пять минут. Марш на воздух!

Давлятов и Мирабов нехотя пошли за ней к выходу.

- Я не выйду, - сказал Мелис, и лицо его снова замкнулось.

- Я тоже! - поддержала его Хури.

- Ну, как хотите! - раздраженно пожал плечами Мирабов и почему-то добавил бессмысленное: - Конечно, это не бункер, но, может быть, выдержит...

XIV

Пронесся слух, что градосовет выдает разрешение всем желающим на строительство личных бункеров, что даже открыто еще одно бюро - Бюро гуманных услуг... Все устремились к зданию градосовета сбоку башни, часы на которой каждые полчаса отбивают время, приближая его неумолимо к тревожным двадцати двум. Бежали через сквер, ломая кусты, выбегая со всех четырех его выходов к потокам машин. Затопали по всем этажам, в поисках пресловутого Бюро, тыкались во все двери, просовывали головы во все окошки, спустились во двор, закрутились штопорами вокруг серого, тяжелого здания, возбужденные, слегка напуганные и сердитые, - и так кричали, возмущались, пока председатель градосовета Адамбаев не вызвал наряд милиции.

Милиция оттеснила всех подальше от балкона, куда вышел Адамбаев. Председатель объявил притихшей толпе, что нет никакой надобности в подобном бюро и уж тем более в самих бункерах, ибо градосовет по-прежнему убежден, что землетрясения не будет.

- Тогда почему же вы построили себе бункер под домом? - крикнул, задрав голову кверху, весельчак.

Адамбаев был вельможно непроницаем, когда говорил, что все это сплетни, желание бросить тень на руководителя, у которого нет иной заботы, как о благе шахградцев.

- Но ведь тридцати наиболее уважаемым шахградцам построены бункеры! подал голос все тот же весельчак. - На улице Железной в доме, где живет министр животноводства. Могу показать даже то место во дворе, где открывается вход в убежище...

- Мы это проверим, - неопределенно пробормотал Адамбаев и почему-то поднял голову наверх, словно ждал молнии, хотя утро было безоблачное и жаркое.

- На улице Авиаторов, в доме, где живет начальник треста дефицитных товаров, - проговорил робко из толпы бывший турецкий подданный Кы-зылбаши и, воодушевившись подбадривающими взглядами вокруг, с резкостью воскликнул: - Или вы об этом тоже не знаете?

- Нет, почему же? - возразил толпе Адамбаев. - Догадываемся.

От такого полупризнания толпа загудела, но кратким, как выдох, гулом и тут же успокоилась, готовая в любую минуту к вспышкам.

- Могу указать еще на дом, где в бункере собираются - ха-ха! - певички со своими высокими покровителями, - истерически крикнула гражданка Коллетт, та, что прославилась накануне своим телевопросом, обращенным к академику Юсубалиеву. - Дом директора ювелирной фабрики Шахангаряна, отъявленного холостяка... балагура.

- Спасибо, я записал, - сделал пометку в книжке Адамбаев и шагнул назад, желая тем самым мирно завершить собственное явление к народу, но голос Мирабова, в котором прозвучали резкие нотки, заставил его остановиться.

- Мне, уважаемый председатель, доподлинно известно, что бункер есть и в доме нашего знаменитого земляка, писателя, академика, лауреата Государственных премий, председателя Совета, директора конгресса, генерального инспектора-распорядителя фонда... Клуба всемирной литературы и прочая, и прочая... пишущего под псевдонимом Заратуштра... Об этом я узнал случайно. - Мирабов говорил уже доверительно окружающим его шах-градцам. Меня вызвали к нему, повели куда-то вниз, и это оказался бункер - восемь комнат, зал с плавательным бассейном, теннисный корт и гараж для машины... Среди всего этого и лежал с гипертоническим кризом наш великий земляк...

- Ну, вы это зря! - Адамбаев сделал повелительный жест в сторону Мирабова. - Не надо! Мы должны беречь доброе имя писателя даже ценой замарывания собственного. Писатель - наша совесть. И у кого поднимется голос, чтобы заглушить нашу совесть? Не надо, гражданин! Здесь я с вами не согласен и не буду брать адрес писателя на заметку...

Магическое слово "писатель", видно, умиротворяюще подействовало на толпу - никто не возразил Адамбаеву, стало даже как-то тише, и только Давлятов, случайно оказавшийся здесь, недалеко от станции метро, где работал, проговорил сочувственно Мирабову:

- Убедил председатель? Убедил! - И, воспользовавшись паузой, сказал вдруг о том, о чем не хотел говорить из страха перед своим благодетелем: Пусть писатель... совесть... Но ведь вы, товарищ Адамбаев, не станете отрицать, что бункер есть и в доме директора Института истории религии Нахангова. Или он тоже в списке совестливых?

- Возможно... - После отповеди Мирабову, при молчаливом согласии толпы, Адамбаев почувствовал себя увереннее. - Ничего не могу вам сказать... Проверим. - И уже думал председатель градосовета идти в наступление, чувствуя размягчение среди собравшихся, даже некоторую растерянность, хотел доказывать, что самый верхний слой града - тридцать или сорок лиц, которые при любых критических обстоятельствах - урагане, наводнении, нападении, землетрясении - имеют особое право на спасение, дабы полностью не нарушилась жизнь в граде, которая зависит от их воли, ума, энергии... но вовремя промолчал, понимая, что певички и главный ювелир города как-то не вписываются в общую модель руководства по спасению...

- Что это вы? - Мирабов с раздражением обратился к Давлятову. - Не надо было говорить о Нахангове, да еще и во всеуслышанье. Человек столько вам добра сделал. Отца родного, можно сказать, заменил...

Давлятов, не зная, как ответить на его вопрос, молча перешел улицу, с подозрением глянул на Мирабова.

- А вы что делали в градосовете? Личного бункера захотелось?

- Почему бы и нет?! Моя жизнь в такой же цене, как и ваша. Вы ведь тоже вынырнули из своего метро. Небось всю ночь не спали и боялись пропустить очередь на запись в это гуманное Бюро...

Давлятов опешил и сел на скамейку в сквере, но, видя, что Мирабов прошел мимо, вскочил и побежал за ним.

- Меня удивляет... - проговорил растерянно. - Вы раздражены мною, будто черная кошка пробежала между нами...

- Да, я недоволен, - с жестокой неумолимостью ответил Мирабов. - Я не умею притворяться. Меня раздражают ваши наскоки на Нахангова. Неблагородно предавать своего доброжелателя... благодетеля - как вы его называли.

Давлятов, снова почувствовав тяжесть в ногах, сел на первую попавшуюся скамейку и умоляющим тоном попросил Мирабова, который с осуждением посмотрел на него:

- Давайте объяснимся. Ведь мы были так откровенны друг с другом, так доброжелательны. А тут вдруг ссора и раздражение...

Мирабов нехотя сел на краю скамейки и тревожно посмотрел по сторонам.