Журнал «Если» - «Если», 1999 № 07

— Как хорошо! Хоть у вас не настоящая планета, но все равно очень похоже. Почти как на Земле. Ты не был на Земле? И я еще нет. Я родилась на Волчьем Тайнике и в жизни не путешествовала. Сейчас вот устроилась на «Каллисто». Это мой первый рейс. Видишь?

Она подцепила за цепочку кулон, висевший у нее на груди. То был коротенький металлический цилиндрик с блестящим диском на торце. Она села, повернула цилиндрик диском в сторону Каспара. Внезапно замялась.

— Погоди. Ты здесь всю жизнь. Наверное, до меня уже десять тысяч салаг отплясывали перед тобой на траве.

Каспар помотал головой. Потом поднял сжатую в кулак левую руку, дважды растопырил пальцы, затем оттопырил еще два.

— Я двенадцатая?

Терпеливо помотав головой, он опять показал на пальцах: «двенадцать» и ткнул в себя.

— A-а. Тебе двенадцать лет. Понятно. И скольких салаг ты видел? — спросила она.

Он показал один палец и указал на нее.

— Правда? Ну ладно. Хочешь посмотреть прорыв?

Он с улыбкой кивнул. Орин нажала кнопку на цилиндрике, и на диске появилось крохотное изображение: черное покрывало космоса, по которому были разбросаны холодные булавочные головки — звезды. Затем экран захлестнули цветные волны; контуры созвездий исказились. Внезапно тьма треснула под напором желтого света и рассеялась, как хлопья сажи на ветру. Теперь на экране все стало желтым и красным. Бесчисленные спирали скручивались и раскручивались, с каждым мигом делаясь все замысловатее.

— Верхокосмос, — пояснила Орин. — Очень странно себя чувствуешь во время прорыва; по всему телу словно иголочки прыгают, а потом зависаешь над бездной, у которой нет дна… Одновременно тошнит и смех разбирает, а иногда кажется, будто прожила тысячу тысяч лет и так состарилась, что на все уже плевать…

Она умолкла — у нее не хватало слов. Ее раскинутые руки и ноги, ее дрожащая улыбка, ритм ее дыхания — все кричало: «Это было самое замечательное и ужасное переживание в моей жизни. Я больше ни за что не соглашусь это сделать и жду не дождусь следующего раза».

Видеозапись продолжалась. Красно-желтые спирали плотно-плотно сплелись между собой, и весь экран превратился в мерцающее оранжевое поле. Но вот спирали превратились в грубые карикатурные линии, изображение задрожало, покрылось мелкими подвижными трещинками вроде перевернутых молний, через которые проглядывал черный космос.

— Мы путешествовали почти неделю, но эту часть я сократила. В сущности, постоянно видишь одно и то же. А вот что было перед самым прибытием к вам. Вашу станцию найти сложно — она такая маленькая. Видишь, мы только с третьей попытки прорвались. Во-от. Нащупали.

Черное яйцо на красно-желтом фоне. Внутри яйца — ослепительно сияющая точка, вокруг которой обращался крохотный шарик. Сверху он голубой, посередине — зеленый, снизу — серо-рыжий.

— Это твоя планета, — сказала Орин. — Такая малюсенькая. Капитан сказал, что внутрь Волчьего Тайника можно засунуть миллион таких.

Каспар досмотрел запись. Корабль лег на орбиту вокруг шарика, который увеличился в размерах. Каспар никак не мог постичь, как может существовать планета в миллион раз больше Станции. Наверно, Орин не так поняла капитана.

Запись кончилась. Задорно ухмыльнувшись ему, Орин высказала желание посмотреть какой-нибудь игорный дом. Но у Каспара было другое предложение. Поскольку высказать его он не мог, он просто взял Орин за руку и повлек за собой.

Он провел ее по Маар-сквер и по извилистой улочке, пока они не подошли к приемной Фликки. Увидев их через витрину, Фликка Жестом пригласила войти.

— Да что ты! Сюда я не хочу! — опешила Орин. Каспар опять потянул ее за руку. — Нет, малыш, мне туда незачем. На моей совести нет ни одного греха.

Но Фликка сама раскрыла перед ними дверь:

— Я свободна и рада тебе служить, сестра.

— Простите, госпожа, мне не нужна исповедь. Просто мальчик за меня так решил, никак ему не втолкую.

— Это мой брат Каспар. Ты хочешь сказать, что уже исповедовалась?

— Нет, мне ни к чему исповедоваться. У молодых грехов немного, а мне всего пятнадцать. В рейсе я не грешила, мне нечего вспомнить.

— Сестра, — произнесла Фликка, обеспокоенно сдвинув брови, — исповедоваться совсем не то же самое, что сделать прическу. Исповедью лучше не пренебрегать. Тем более в первом рейсе.

— Но у меня на совести ничего нет! Говорю вам: я чиста!

Однако ее слегка сгорбленные плечи шептали о страхе.

Встревожившись по-настоящему, Каспар пристально уставился на сестру, пытаясь убедить ее не отпускать Орин.

— Я верю тебе, сестра. Но брат все-таки за тебя опасается. Твое дело, конечно, но может быть, все-таки зайдешь. Я тебя быстренько просканирую, чтобы снять все сомнения. Это займет всего несколько минут. К тому же если человек подвергался сканированию, ему потом легче будет исповедоваться. Всего одна-две минуты.

Каспар увидел, что Орин заколебалась. Насчет того, что предварительное сканирование якобы облегчает процесс, Фликка солгала, но девушка по своей неопытности не могла заподозрить подвох. Наконец Орин победила страх и кивнула в знак согласия.

Они вошли в приемную. Фликка держалась дружелюбно и спокойно; девушка немного расслабилась. Каспар не знал, уходить ему или нет. Ему было страшно, но он не хотел бросать Орин. Подавив в себе страх, он твердо решил остаться.

Фликка отвела Орин к удобной кушетке, попросила ее лечь и прикрепила электроды к ее вискам и макушке. Девушка нервно ерзала. Когда Фликка достала ремни, Орин громко вскрикнула: «Не надо!».

— Ничего-ничего, — проговорила Фликка. — Просто по правилам так положено. Я не буду их затягивать. Просто сделаю широкие петли, вот так. Не надо волноваться, сестрица. В первый раз, конечно, страшновато, но ведь у тебя грехов нет, верно? Как только отсканирую, расстегну. Идет?

Орин нехотя кивнула. Каспар стиснул своей здоровой рукой ее правую ладонь и ободряюще улыбнулся. Фликка поглядела на него; ее губы скривились, а глаза сказали: «Следовало бы тебя выгнать: исповедь — личное дело каждого. Но кто ее успокоит, если не ты?»

— А теперь закрой глаза, сестренка. Не волнуйся. Каспар будет рядом.

Орин, прикусив нижнюю губу, нервно зажмурилась. Фликка включила аппаратуру. На главном экране возникло переплетение кривых линий, окрашенных в разные оттенки зеленого и синего, фликка окинула экран опытным глазом.

— Вот видишь? Ничуточки не больно, — проговорила она, но на самом деле наступил ее черед волноваться. Каспар не мог читать линии, но ему казалось, что грехи должны проявляться через теплые цвета — желтые и оранжевые, как адское пламя в сказках (как-то раз он видел старинную голограмму, изображавшую муки грешников на том свете, и она глубоко врезалась в его память).