Сергей Волков - Великое Лихо - 2

- Они пуще жизни соль любят, ну а у нас есть запасец, два мешка еще. Вот и делимся. А корневики за это дозоры несут, охраняют нас, стало быть. Им не в тягость, они все-все, что в лесах здешних на много дней пути во все стороны делается, знают. Говорить-то они не могут, но умеют мороки такие насылать, вроде снов, и показывать, чего им надо, и как. Лучше всех их Улла понимать выучилась, счас она с корневиками... покалякает, что ли, да и нам расскажет, что к чему. Токо я так понимаю, тревоги большой нет, опять, видать, ары по Приобурью рыскают...

Птах беспечно махнул рукой и сунул в рот горсть моченой брусники. "Эге!", - подумал Луня: "А Выек-то не так прост. Про нору рассказал, а про то, что меня корневики эти сразу, как я в лес вошел, заприметили, и словом не обмолвился!"

Улла меж тем, постояв возле корневиков с закрытыми глазами, начала говорить, чуть картавя и запинаясь:

- Двое мужчин... В дне пути отсюда... Их словно с Луны спихнули... Взялись из ниоткуда... Сидят в лесу, вечеряют... Один высокий, здоровый, волосом черн... Другой старый, седой, чародейничать может... Не ары это...

- Да это ж Шык с Зугуром! - перебив ахейку, крикнул Луня: - Други мои, мы с ним по кодовской реке, по Ортайгу плыли! А потом Страж Чаши, Змей Каменный, навалился на нас! Челн потопил, меня вот к Обуру зашвырнуло, а их, видать, вона куда!

- Ну, коли так, ещё у нас гости дорогие! - радостно потер руки Птах: Однако, баньку снова топить придется!

Глава седьмая.

Посланник Хорса.

Это и вправду оказались Шык и Зугур - сидели у костерка на поваленной деревине, говорили о чем-то. Луня с Птахом, пройдя норой корневиков, очутились в ста шагах от стана путников, на всякий случай тайком подкрались - а вдруг все ж чужие? Но все опаски растаяли, когда Луня услыхал, как Зугур говорит:

- Вот и пропал Лунька! И нас швырнуло, Владыко ведает куда! Не сможем мы с ним совладать, Шык! Пропал наш поход...

Луня шагнул к догорающему костру, громко сказал:

- Не пропал, Зугур! Вот он я, Луня, живой и целый!

Шык вскочил, Зугур схватился за секиру... и впервые в жизни выронил оружие из рук!

- Лунька! Жив, бродило!

Шык обнял ученика:

- Хвала Влесу, нашел ты нас! А Зугур уж развел мари: и Луня пропал, и все пропало...

- Все и впрямь пропало, дяденька! - перестал улыбаться Луня: - Но про то потом. Не один я.

Птах следом за Луней подошел к костру:

- Здраве будьте, путнички! И Шык-волхв, и... Зумур?

- Зугур! - обижено поправил Птаха вагас.

- Во-во, и Зугур-вой! Приглашаю вас к нам, погостить, отдохнуть!

- Вот уж диво дивное! - удивленно проговорил Шык, вглядываясь в бородатого мужика, неожиданно вышедшего из леса вслед за пропавшим учеником: - Никак... Птах?! Корча-Хозяина младшой сын! Вот не чаял... А как отец?

- Помер батя-то. - посуровел Птах: - В позапрошлый год, на самый Яров день помер. А Дом наш хуры сожгли. Теперя вот тут живем...

И словно спохватившись, махнул рукой, отгоняя печаль и снова улыбнулся:

- Пожалуй, дядько Шык...

- Погодь, погодь, Птах! - перебил волхв Корчева сына: - Чего-то попутал ты. Мы ж и Корча-Хозяина, и тебя в добром здравии в Дому вашем видали, когда вот с ним, с Луней, гостевали у вас, осенью дело было...

- Это ты погодь, дядько Шык! - вскричал Птах: - Аль запамятовал - тому два года с лихом минуло! Или чё?!

Птах недоуменно переводил взгляд с Шыка на Луню и обратно. Волхв нахмурился:

- Морок на тебя наслан, Птах! Али не Птах ты вовсе?

- Птах, дяденька. - ответил вместо опешившего сына Корча Луня: - И не морок это. Два года отнял у нас Ортайг проклятый. И не обошлось, мыслю я, тут без Владыкиной пакости. Опоздали мы. Придет на Землю Небесная гора, в этот год придет, на Яров день...

* * *

Все старшие Корчи, Шык, Луня и Зугур в великой печали сидели за столом в срубленой Птахом и Выйком избе. Ночь катилась к концу, сквозь духовые прорубы в ставнях виднелось сереющее небо, шумели деревья под знобким утренним ветром, налетавшим с недалекого Серединного Хребта.

Чуть тронута была еда и даже не пригублено питье - не до того. Когда Шык без утайки поведал Корчам все, что приключилось с ним, Луней и Зугуром за минувшее время, когда открыл, где таится корень зла, и кто всему виновник, когда рассказал, какие беды ждут Землю и всех, на ней живущих, помертвели Корчи, затихли.

Чувствуя неладное, тихонько разбрелись по постелям и полатям ребятишки, а старшие так и сидели в тишине с черновестными гостями, и всяк думал о своем, и все - об общем...

Первым не выдержал Выёк. Он, до конца не веря и не понимая всего, о чем поведал родский волхв, вдруг вскочил, саданул кулаком по столешнице и закричал, срывая голос:

- Чего сидите?! Делать надо чего-то! Биться надо, бежать надо, спасать ребетят надо! Что, лихоманка вас скрутила какая, а?!

- Сядь!! - рявкнул, не поднимая головы, Птах: - Ором беду не одолеешь! Сядь и смолкни! Не дурней тебя люди собрались, все, небось, смекают, что к чему!

Выёк, сверкая бешено выпученными глазами, открыл было рот, чтобы ответить своему дядьке, и слова, видать, заготовил обидные, такие, что старшим говорить неуместно, но Шык тихонько щелкнул пальцами, из-под густых бровей мельком глянул на парня, и Выек сразу потух, злоба его угасла, и он тяжело опустился на широкую лавку.

Снова замолчали. Луня понимал, чуял, почти что слышал, какие у кого мысли ворочались в голове.

Ну, Шык и Зугур, понятно, огорошенные сидят, для них весть о том, что два года потеряны, упущены, утекли колдовской черной Ортайговой водицей, самая страшная, самая ужасная. И мир теперь не спасти, и надежды нет, и все прахом...

Птах за семью переживает пуще, чем за всю Землю остальную. За детей, за жену, за брата немощного, за его жену и детей, за племянника Выйка и мать его Уллу. Птах бы жизни своей не пожалел, лишь бы жили они все, спокойно и безбедно. Да вот только жертва такая ничего не исправит, никому не поможет.

То же, примерно, и другие Корчи думают. Все... Все, кроме двоих! Выек все ещё кипит, внутри, потихоньку, и ищет выход для пара своего. Ему бы сейчас в лес, да к арам поближе, он бы не раздумывая, в сечу кинулся. И не важно, что ары простые больно-то и не виновны, мало того, они и сами смерть примут, когда время придет. Выйку враг нужен, настоящий, живой, человеческий или нелюдской - не суть. И если не найдет парень врага во вне, то он его в доме искать станет.

"А ведь это Огонь Карающий!", - вдруг подумал Луня: "Ведь это он заставляет Выйка яриться! Я и сам ровно в полусне, мысля за мыслю цепляется после того, как тут, в этом времени очутился! Видать, за два года растравил Владыка Карающий так, что теперь с ним сладу вовсе нет."

А второй из Корчевой семьи, кто про другое думает - Руна. Сидит, плечи ссутулила, губы кусает. Луне женские мысли понимать труднее, чем мужеские, однако и тут почудилось - горюет Руна не о гибели мира, и не о семье родной даже, горюет она о нем, о Луне, и о счастии их несбыточном.